Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

Откуда ни возьмись чёртиком выскочил чернявый сержант, стремительно, словно на пружинках, пробежался вдоль колонны… Пропел ликующим голосом:

— Пе-е-сню-у-у!..

Новобранцы грянули:

«Лихо командует, — подумал капитан о чернявом сержанте. — Вроде того… Новикова. Только тот белобрысый был, а этот на цыгана похож. У Новикова — малиновые треугольники в петлицах, а этот— в погонах и на погонах три золотистые лычки. Однако суть не в знаках отличия. В боевом духе суть. И этот, чернявый, тоже рвётся па фронт, дезертировать на фронт норовит… Хороший у нас народ. Невозможно такой народ победить. Это точно».

Колонне новобранцев преградила путь воинская часть. Она шла поперёк большака. Тут же, возле обочины, замерли две «эмочки» и грузовичок-полуторка. Из машины высылали празднично одетые люди. Двое в белых кителях, припорошенных дорожной пылью, несколько парней, по всему видать демобилизованные — в гимнастёрках и сапогах; девушки в цветистых узбекских платьях, старушки… Громадный парень в гимнастёрке… Левый рукав под локтем заколот булавкой. Старики в халатах. У многих в руках бубны, сурнаи… длиннющий карнай — вроде громадной трубы. Нашли время, когда веселиться!

Новобранцы, приставив ногу, с любопытством глядели на странную компанию. Капитан подошёл к однорукому богатырю, спросил не без раздражения:

— Откуда вы такие весёлые? Вроде бы до Берлина пока что далековато.

Однорукий усмехнулся:

— По поводу взятия Берлина — рановато ликовать, конечно. Но ведь и другие причины бывают. Героя войны встречали. Отвоевался парень. Эй, Рустамджан!

Парень в гимнастёрке, стоявший к капитану спиной, повернулся, шагнул, споткнулся. Молоденькая узбечка, державшая его под руку, тихо вскрикнула:

— Осторожней, Рустамджан!

Капитан вздрогнул. Герой войны смотрел на него огромными чёрными глазами, круглыми и непроницаемыми. В первую секунду капитан даже не понял, что это очки. Молодой человек в чёрных очках виновато улыбнулся, как бы извиняясь за то, что, возможно, не признал знакомого. На груди его одиноко поблёскивала медаль «За оборону Сталинграда».

Герой войны?.. Да, есть и такие герои. Награды за доблесть они носят на теле — багровые стручки боевых отметин… пустые рукава. А этот вот совсем юный парень отгорожен от солнца, от лица любимой чёрными очками. Капитан порывисто шагнул к Рустаму, крепко пожал ему руку.

— Кто это? — смущённо спросил парень.

— Вы меня не знаете. Просто захотелось сказать вам спасибо.

— Что вы? За что же? Ничего такого особенного я не совершил.

Подошёл плечистый узбек в гимнастёрке без погон, с палочкой в руке. Левая нога поскрипывает. Протез, должно быть. Капитан и ему пожал руку. Фазыл улыбнулся ему как старому знакомому, по-свойски, с весёлым прищуром.

— Ладно, капитан, нечего нас благодарить. Мы своё отвоевали. Вот и всё. Сам-то воевал?

Капитан смутился.

— Воевал, да не на этой войне.

— Теперь твоя очередь, брат.

— Прошусь… Не отпускают.

— А ты не просись, тогда отпустят. Бывает такое.

— Спасибо на добром слове.

— И тебе, капитан, спасибо. Рахмат — по-узбекски.

— Знаю… Отчего остановились на полпути?

— У одной «эмки» мотор забарахлил. Сейчас починят, — Фазыл взял под руку подошедшую к нему маленькую голубоглазую девушку, тоже, видать, демобилизованную, и обратился уж к пей: — Эх, Катяджан! Не верится. Как в сказке. С Рустамом в госпитале встретились. Шутка ли! Госпиталей тысяча тысяч, а он именно в мой госпиталь угодил. Вместе домой ехали. Встретили нас, как чрезвычайных и полномочных послов, Оркестр! Сам секретарь райкома партии, председатель колхоза. Три машины. Неужели отвоевались?

Рустам поискал рукой Фазыла. Мухаббат торопливо, но осторожно взяла его руку, положила па плечо друга.

— А-а… Вот ты где! — Рустам крепко сжал его плечо. — Отвоевались, говоришь?

— Не верится, Рустамджан.

— Очень хорошо, что не верится. Мы ещё, брат, с тобой повоюем. Война не окончена.

— Это верно. Хоть и выдали нам увольнительный до скончания века, повоюем ещё, да так, что чертям будет тошно. Просто здорово, Рустамджан, что осенило тебя пригласить нас с Катей к себе в колхоз на жительство.

Головная «эмка» завелась, наконец. Фыркнули моторы другой «эмочки», грузовика. Все кинулись к машинам. Двое в белых кителях, секретарь райкома и раис неумело карабкались в кузов полуторки. Колхозники со смехом и шуточками подсаживали их. Усадили. Машины тронулись, загремел горластый карнай, в его рёв вплелась разноголосица сурнаев.