В зале лаборанты говорили о монтаже оборудования, которое накануне прибыло из Казани. Большие ящики загромождали главный лабораторный зал. Вместе со старым оборудованием прибыла новая аппаратура, сделанная на Урале. Ноздрин, с показавшимся Штруму надменным лицом, стоял возле огромного дощатого ящика.
Перепелицын прыгал вокруг этого ящика на одной ноге и держал под мышкой костыль.
Анна Степановна, показывая на ящики, проговорила:
— Вот видите, Виктор Павлович!
— Такую махину слепой увидит,— сказал Перепелицын.
Но Анна Степановна имела в виду не ящики.
— Вижу, вижу, конечно, вижу,— сказал Штрум.
— Через час рабочие придут,— сказал Ноздрин.— Мы с профессором Марковым договорились.
Он произнес эти слова спокойным, медленным голосом хозяина. Пришла пора его силы.
Штрум прошел к себе в кабинет. Марков и Савостьянов сидели на диване, Соколов стоял у окна, заведующий соседней магнитной лабораторией Свечин сидел за письменным столом и курил самокрутку.
Когда Штрум вошел, Свечин встал, уступая ему кресло:
— Хозяйское место.
— Ничего, ничего, сидите,— сказал Штрум и тут же спросил: — О чем беседа в высоком собрании?
Марков сказал:
— Вот, о лимитах. Будто для академиков лимит поднимут до полутора тысяч, а для смертных повысят до пятисот, как у народных артистов и великих поэтов типа Лебедева-Кумача.
— Начинаем монтаж оборудования,— сказал Штрум,— а Дмитрия Петровича нет в институте. Как говорится: дом горит, а часы идут.
Но сидевшие не приняли предложенного Штрумом разговора.
Савостьянов сказал:
— Вчера приехал двоюродный брат, по дороге из госпиталя на фронт, понадобилось выпить, и я купил у соседки пол-литра водки за триста пятьдесят рублей.
— Фантастика! — сказал Свечин.
— Науку делать — не мыло варить,— весело сказал Савостьянов, но по лицам собеседников увидел, что шутка его неуместна.
— Новый шеф уже здесь,— сказал Штрум.
— Человек большой энергии,— сказал Свечин.
— Мы за Алексеем Алексеевичем не пропадем,— сказал Марков.— У товарища Жданова дома чай пил.
Удивительный был человек Марков,— казалось, знакомств у него немного, а всегда знал все,— и про то, что в соседней лаборатории забеременела кандидат наук Габричевская, и что у уборщицы Лиды муж снова попал в госпиталь, и что ВАК не утвердил Смородинцева в звании доктора.
— Чего уж,— проговорил Савостьянов.— Прославленная ошибка Шишакова нам известна. А человек он, в общем, неплохой. Знаете, кстати, разницу между хорошим и плохим человеком? Хороший человек подлости делает неохотно.
— Ошибка ошибкой,— проговорил заведующий магнитной лабораторией,— но ведь за ошибку человека не делают академиком.
Свечин был членом партбюро института, в партию он вступил осенью 1941 года и, как многие люди, недавно приобщенные к партийной жизни, был непоколебимо прямолинеен, относился к партийным поручениям с молитвенной серьезностью.
— Виктор Павлович,— сказал он,— у меня к вам дело, партбюро просит вас выступить на собрании в связи с новыми задачами.
— Ошибки руководства, проработка Чепыжина? — спросил Штрум с раздражением, разговор шел совсем не так, как ему хотелось.— Не знаю, хороший я или плохой, но подлости я делаю неохотно.
Повернувшись к сотрудникам лаборатории, он спросил:
— Вы, товарищи, например, согласны с уходом Чепыжина? — Он был заранее уверен в их поддержке и смутился, когда Савостьянов неопределенно пожал плечами.
— Старам стал, плохам стал.
Свечин сказал:
— Чепыжин объявил, что никаких новых работ ставить не будет. Что же было делать? Да к тому же он ведь сам отказался, а его, наоборот, просили остаться.
— Аракчеев? — спросил Штрум.— Вот, наконец обнаружили.
Марков, понизив голос, сказал:
— Виктор Павлович, говорят, что в свое время Резерфорд дал клятву не начинать работать с нейтронами, опасаясь, что с их помощью можно будет добраться до огромных взрывных сил. Благородно, но чистоплюйство бессмысленное. А Дмитрий Петрович, так рассказывают, вел разговор в подобном же баптистском духе.
«Господи,— подумал Штрум,— откуда он узнает все?»
Он проговорил:
— Петр Лаврентьевич, выходит, мы с вами не в большинстве.
Соколов покачал головой:
— Виктор Павлович, мне кажется, что в такое время индивидуализм, строптивость недопустимы. Война ведь. Не о себе, не о своих интересах должен был думать Чепыжин, когда с ним говорили старшие товарищи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу