Василий Гроссман - За правое дело ; Жизнь и судьба

— И не то воинское звание,— добавил Фогель,— будь он генералом, он бы не хмурился сегодня. Они гонят грузовик за грузовиком. Я разговаривал с денщиками, когда был прикомандирован к охране штаба армии. Вы бы послушали их споры: чей хозяин вывез больше мехов.

— В штабе прямо в воздухе висит с утра до вечера: «Pelze… Pelze…» [33]Теперь мы подходим к Индии и Персии — пахнет коврами.

— Вы дураки,— сказал Штумпфе,— к сожалению, сегодня, под конец, я понял, что был не умнее вас. Тут дело идёт о совершенно ином. Дело идёт не о шубах и коврах.— Он оглянулся, не прислушивается ли кто-нибудь к их разговору, и перешёл на шёпот: — Дело идёт о будущем семьи, детей. Вот эти безделки: золотая монета, часики, колечко мне достались при еврейской акции, в жалком, нищем местечке. А представь себе, что получают люди из эйнзатцгрупп {133} при ликвидациях в Одессе, Киеве, в Варшаве? А?

— Ну, знаешь,— сказал Фогель.— Ну их к чёрту, эти дела в эйнзатцгруппах, у меня не те нервы.

— Пфенниг с каждого переставшего дышать иудея,— сказал Штумпфе,— не больше.

— Ты не останешься в накладе,— сказал Лёдеке,— фюрер взялся за это дело, тут пахнет вагонами пфеннигов.

Они рассмеялись, но Штумпфе, самый весёлый из них, остался серьёзен.

— Я не такой идеалист, как ты,— сказал он Фогелю,— и не собираюсь скрывать это. Ты человек прошлого века, вроде лейтенанта Баха.

— Не у всякого богатая родня,— сказал Лёдеке,— будь у меня папаша фабрикант, и я бы говорил лишь о долге, душе и дружбе.

— Видишь ли,— сказал Штумпфе,— вот в чём дело: я решил просить обер-лейтенанта. Пусть откомандирует меня, пока не поздно, я наверстаю потерянное. Я скажу ему, что это мой внутренний голос зовёт меня. Он ведь любит такие вещи. Поглядите-ка,— и Штумпфе достал из толстой пачки семейных фотографий открытку. На фотографии изображалась огромная колонна женщин, детей, стариков, идущих меж рядами вооружённых солдат. Некоторые смотрели в сторону фотографа, большинство шло, опустив головы. На переднем плане стояла открытая легковая машина, в ней сидела молодая женщина с чёрной лисицей на шее, резко оттенявшей её светлую кожу и белокурые волосы. Подле машины стояли офицеры и глядели на идущих. Женщина полными белыми руками приподняла над бортом машины большеголовую, толстоносую собачку с лохматой чёрной шерстью. Дама, по-видимому, показывала собачке идущих, так матери подымают на руки несмышлёных детей, чтобы потом через много лет напомнить им о виденном в младенчестве зрелище.

Фогель долго рассматривал фотографию.

— Это скотч-терьер,— сказал он,— у нас дома есть такой же, мама в каждом письме шлёт мне привет от него.

— Да, вот это женщина,— со вздохом сказал Лёдеке.

— Это жена моего брата,— сказал Штумпфе,— а брат — вот этот, опёрся на раскрытую дверцу.

— Он похож на тебя,— сказал Лёдеке,— я сперва подумал, что это ты. Но у него отвороты СС и чин не твой.

— Это снято в Киеве, в сентябре сорок первого, у кладбища, я забыл, как называется это место {134} . Брат после этого пурима {135} может твоему папаше одолжить несколько грошей, если ему понадобится строить новый цех.

— Дай-ка я на неё посмотрю ещё,— проговорил Лёдеке,— особенно на фоне этого шествия смерти, что-то притягивающее в ней есть.

— Встретил бы её до войны, когда брат был актёром в оперетте, а она работала билетёршей. Ты бы посмотреть на неё не захотел. У женщины восемьдесят процентов красоты зависит от того, как она одевается, как завита, шикарная ли вокруг обстановка. И я хочу, чтобы моя жена выглядела после войны не хуже. Брат пишет, он сейчас в генерал-губернаторстве, и намекает, словом, я понял, ими организована солидная еврейская фабрика. Киев — это игрушечки… И он мне пишет: «Если тебя откомандируют, устрою тебя на своём предприятии».— Поверь уж, Лёдеке, у меня нервы выдержат.

— А по-моему, свинство,— вдруг крикнул Фогель,— кроме всего этого, существует ведь товарищество. После четырнадцати месяцев, связавших нас, взять да удрать, это всё же подлость. Так не поступает солдат!

Лёдеке, который легко поддавался влиянию чужих мнений, поддержал Фогеля.

— Ещё бы, если вспомнить всё, что было. Смысл сомнителен. Там не берут с улицы, попадёшь ли, никто наверное не скажет. А здесь-то, уж будь уверен, ордена за этот самый Сталинград мы получим. Нет немцев, которые кончили бы войну в пункте восточней нашего. Это раз. А два — будет особый золотой знак за Сталинград и Волгу, по которому мы получим не только почёт.