Михаил Коряков - Освобождение души

На рвах вокруг Москвы появились миллионы, действительно, тьмы-тьмущие деревенских баб, девок, ребятишек. Они валом-валили из-под Вязьмы и Брянска, на подступах Москвы их останавливали, собирали в батальоны по три тысячи человек и «организованным порядком» вели на оборонительные работы. Девки с лопатами на плечах притопывали по холодной грязи босыми красными ногами, кидались, проходя огородами, на бураки, капусту и — бессмысленные — пели припевочки веселыми пронзительными голосами. Миллионная эта армия не оставила нетронутого места в лесах и полях Подмосковья, От Болшева к Подлипкам и дальше по окраинам столицы тянулись зигзагами противотанковые рвы, торчали ежи (крест-на-крест скованные рельсы) и надолбы (цементные столбы, врытые в землю с наклоном на противника).

По плану обороны города Москвы, на северо-западном секторе за боевые действия отвечал начальник нашего училища полковник Варваркин. Обладая крупными военно-инженерными силами, он решил построить Болшевский узел обороны. Потому вокруг училища копали больше, чем в других местах. Полковник затребовал на работы целую бабью дивизию. В соседней деревне Максимковой, на ближней ткацкой фабрике, на усадьбе овощного совхоза все было усыпано людьми. Бабы захватили пустые, брошенные хозяевами дачи, мастерили землянки в лесу. Землянки прыщами вспухали под соснами: спали там вповалку, в духоте, пар валил из деревянных труб, торчавших над песчаными буграми, присыпанными желтой хвоей и прелой травой.

Неподалеку от калитки, которую я охранял, строили огневые точки. Тут был конец деревни: лохматились старой соломой гумна, чернели бани. Хитрость военная подсказала: укрыть в банях ДЗОТы, дерево-земляные огневые точки. Делалось это просто: внутри рыли котлован, укрепляли его и перекрывали накатом, устраивали амбразуры и оборудовали стол для пулемета или противотанкового ружья. Извилистыми ломаными линиями тянулись от строеньица к строеньицу узкие и глубокие ходы сообщения. В траншеях виднелись головы, повязанные белыми, розовыми, синими платочками, взлетала наверх земля, мелькали лопаты. На рыхлом песчаном валу стоял круглый, невероятно раздавшийся в ширину полковник — преподаватель по фортификации. Поддерживая растопыренной ладонью лист синей бумаги, он объяснял лейтенанту Заваруеву замысел, по которому строился этот сектор оборонительного узла.

— Качества, товарищ лейтенант, качества работы не вижу, — говорил полковник, задыхаясь от астмы и поминутно хватаясь за грудь. — Ну, посмотрите, что эта дура делает? — кинулся он, проваливаясь в песке, к девке, которая выбрасывала землю из круглой стрелковой ячейки. — Куда ты ее роешь, такую широкую?

— А я почем знаю, — подняла девка лицо на полковника. — Уже нельзя, с лопатой не повернешься, неудобно.

— Зато минам залетать будет удобно! — прохрипел, свистя легкими, полковник. — Имейте в виду, лейтенант, вы отвечаете. Где ваши курсанты, инструкторы?

Проводив полковника, лейтенант вернулся к девке. Она была невеличка ростом, чернява, в голубеньком платочке. Должно быть, приглянулась лейтенанту, напомнила другую осень — в Рамушках, где так же на отлете стояли гумна и бани, бабы трепали по осени лен, а мужики колотили рожь цепами. Он рос рыжим озорным мальчишкой, ему всегда нравилась дружеская и насмешливая, полная бесстыдных намеков, перебранка молотильщиков с трепальщицами.

— Ты что же мне копаешь… шире маминой? — сказал он девке, легко входя в тон шутливого разговора. — Разве я не показывал тебе, как надо? Узкая-то дырка, она завсегда лучше. А у тебя она… разработанная!

— Проваливай, проваливай с такими разговорчиками! — бойко ответила девка, глядя на него снизу карими веселыми глазами. — Твой политрук идет, а ты и не видишь… Иди, встречай!

По тропинке вдоль проволочного забора шагал, широко расставляя ноги, комиссар батальона Никонов. Поддерживая рукой висевшую на поясе кожаную полевую сумку, лейтенант подбежал к комиссару и, остановившись, вскинул ладонь ребром к широкому черному козырьку фуражки.

— Прикажете посадить людей на политбеседу, товарищ старший политрук?

— Беседа, беседа! — певуче и звонко закричали девки и, мелькая голыми ногами, начали выскакивать из темных щелей, вырытых в земле. Весело и как попало они расселись на свежеотесанных бревнах, подвезенных к бане, на истоптанной траве, усеянной белыми щепками. Девка-чернавочка и ее подруга, видать, из одной деревни, сели прямо на песке, мягком и холодном, свесив в траншею слегка раздвинутые босые ноги. Они переговаривались негромкими, однако, быстрыми и бойкими голосами, чему то смеялись, поминутно взглядывая то на комиссара, то на лейтенанта, который, напустив на себя строгости, стоял, как стальной, у темной, с подгнившими углами, бани.