Михаил Коряков - Освобождение души

— Нет, не знаю, — сухо ответил Вихорев.

«Как странно», — подумал я. Д. Ф. Кондратюк, ныне генерал-полковник, находился с 1943 года в Москве, в штабе ВВС, военно-воздушных сил Красной армии, был заместителем маршала авиации Новикова. Как это авиационный генерал мог не знать Кондратюка?

— Вам не доводилось, товарищ генерал, встречаться с Георгием Александровичем Ивановым? — не отставал я, всей душой желая найти общего знакомого. — Это мой хороший приятель.

— Нет, не доводилось.

«Что за чертовщина!» — выругался я в душе. Г. А. Иванов, генерал-майор авиации, командовал гвардейским истребительным корпусом. В марте 1943 года я написал статью «Новое в тактике воздушного врага», которая появилась под его именем. Эта статья, опубликованная в «Красной звезде», явилась предметов большой дискуссии. Имя Г. А. Иванова — отважного летчика-истребителя и талантливого командира, обладавшего тактическим чутьем — было известно всем, кто хоть как-то соприкасался с авиацией.

Видясов, желая скрыть смущение, кряхтел и ухал на сынишку, то подбрасывал на воздух, то пытался поставить на ноги. Не понимая, в чем дело, я продолжал наседать на генерала. Все более становилось очевидным, что он вообще никого не знал в авиации и ничего не знал об авиации. Наконец, он раздраженно — негромким голосом, похожим на бурчание в животе — закончил разговор:

— Нет, в ВВС я не был… я был в другом месте. — И заметив в дверях проходной низенького, толстенького, пожилого офицера, крикнул: — Ну, и пропал ты, Штранге! Полчаса тебя дожидался…

«Штранге!» — метнуло мне в голову. Как-раз мой приятель-эмигрант спрашивал меня, не знаком ли я с Михаилом Михайловичем Штранге, и рассказал мне странную историю. Жил-был во Франции некий Штранге — во время войны, при немецкой оккупации. Неизвестно, где работал, на какие средства жил. Держался скромно, одиноко. То появлялся в Париже, то куда-то уезжал. Все, кто знали его, принимали за старого эмигранта. Но тотчас же по освобождении Парижа от немцев вдруг увидели: Штранге в кителе с золотыми погонами и тремя звездочками — в чине старшего лейтенанта. Несколько спустя прибыла военная репатриационная миссия — Штранге стал адъютантом генерал-майора авиации Вихорева.

— В кафе на рю дю Бак папирос не оказалось, — пожал плечами Штранге, передавая генералу пачку «Честерфильда». — Пришлось добежать до «Лютеции».

— Вы, я вижу, хорошо знакомы с черным рынком в Париже? — улыбнулся я старшему лейтенанту.

— Да, Париж я знаю, — проговорил Штранге и кинулся, забегая перед генералом, открыть ему дверцу большого черного «паккарда».

Несколько позже я узнал, что ген. Вихорев никогда не служил в авиации. Он был чекист, в НКВД сделал всю свою карьеру. Авиационную форму носил для близира, как и многие другие офицеры военной репатриационной миссии. Впрочем, миссия эта занималась не столько репатриацией, сколько другими делами. В то время, как Гузовский был начальником «общей сети» НКВД, генерал Вихорев был начальником так называемой «тактической сети» НКВД во Франции.

На пороге появилась полногрудая женщина в ситцевом халатике. Волосы ее были мелко и часто скручены папильотками. На широком лице задирался маленький пудреный носик.

— Комендант! Вы не видели коменданта? — кричала она и хлопала по толстому бедру. — Ох, и комендант у нас в посольстве. Лифт опять не действует!

Женщина эта работала в экспедиции: ведала упаковкой дипломатической почты. Принадлежа к штату посольства, она свысока посматривала на жен, просто живших при мужьях — шоферах и курьерах, покрикивала даже на коменданта. Недавно, когда праздновали День Победы, ей было впервые позволено присутствовать на торжественном приеме, в бело-золотых залах посольства, куда съехался весь дипломатический корпус Парижа. Она была там в платье, аляповато расшитом золотом, и потом всем рассказывала, как Жак Дюкло, у стола с водкой и закусками, сказал ей по-русски: «Здравствуйте». Упаковщица почты продвигалась по иерархической лестнице.

— Тут комендант! — Из окна столовой на втором этаже, раздвинув белые занавески, высунулось одутловатое лицо с воровскими шныркими глазами.

— Ну, что вам нужно от коменданта? Лифт… так его же чини-не чини, он портится! Пока ребятишек отсюда не уберут, я ни за что не отвечаю.

Комендант исчез за белыми занавесками. Женщина в халатике и папильотках пошла, чертыхаясь, подниматься по крутой, узкой лестнице. Наверху, на лестничной площадке, кучились ребятишки. В посольстве их было много: не меньше тридцати-сорока. Жилось им невесело: целыми днями — на круглом асфальтовом дворике за высокими стенами. Неподалеку — Тюильери. Там, в садах, пестро разукрашенные кукольные театры, качели, пони в тележках, пруды, где дети кормят рыбок и пускают кораблики. По воскресеньям и четвергам там веселые, шумные детские гулянья. Но, избегая связей с местным населением, ребятишек из посольства туда не водили. Излюбленным занятием ребятишек было кататься вверх и вниз на лифте, но лифт скоро портился и потом целую неделю стоял в ремонте. Тогда ребятишки собирались наверху, на лестнице, и, навалившись животами на перила, свесившись стрижеными головами в пролет, плевали все разом вниз: чей плевок долетит быстрее? Плевки летели долго, путались так, что невозможно было уследить за ними, и когда долетали, расплющивались, наполняя треском лестничную клетку, вопрос, «чей быстрее», оставался неразрешенным.