Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Митя вздрогнул. Афганец за спиной резко соскочил и стал дергать затвором: «Душман?!» Спросонья он забыл снять автомат с предохранителя. Митя положил руку на ствол автомата и, растягивая слова, сказал: «Никто не стреляет. Душманов нет. Спи!» Афганец затих, но спать больше не стал. Чтобы унять дрожь, он завернулся в одеяло и, поджав под себя ноги, уселся на моторные жалюзи.

Их взвод поставили на гору охранять бронегруппу от нападения сверху. Участок оказался приличным, метров четыреста по гребню. Раньше они стояли на таком участке всем батальоном, а тут выделили только один взвод! Гора полого спускалась к небольшому, укрытому зеленью кишлачку. Пыряев повздыхал, поматерился, но делать нечего, разбил взвод на три поста и вызвал саперов.

Саперы забрались через час — в вещмешках они принесли противопехотные и сигнальные мины, а еще через час весь склон был утыкан штырьками, обвязан проволочками, усыпан минами.

Мите с Герой достался самый крайний пост. Кроме них, на посту было четверо черпаков и два старика. Было решено сделать два укрепления: одно круглое и большое, чтобы в нем жить, с плащ-палатками вместо крыши, а другое — для наблюдения за кишлаком — небольшую стеночку с бойницами. Но их замыслы оказались слишком грандиозными для одного вечера. Больших плоских камней, которые годились бы для укрепления, почти не было. За минным полем, правда, лежало десятка два подходящих булыжников, но сходить туда за ними никто не отважился, хотя Горов и сулил за это путешествие освобождение от всех тягот воинской службы на оставшийся до дембеля срок.

— Никто из молодых не хочет сразу стать дедушкой? — посмеивался Джахис — высокий худой узбек со смуглой шелковистой кожей. Во взводе он играл не последнюю скрипку, но авторитета у него было поменьше, чем у Горова, он никогда не лез вперед и считал, что главное в службе — протянуть до дембеля, не портя себе нервы. — В таком случае, придется потаскать камешки с центрального поста.

Центральный пост был метрах в двухстах, но другого выхода не было.

На этот раз работали все — хотелось спать под крышей, — старики выкладывали стены, а черпаки и молодые таскали и перекатывали булыжники. К темноте они выложили большое укрепление, но только на шестерых, с условием, что двое всегда будут стоять на посту. Джахис с Горовым решили, что черпаки тоже будут стоять, чтобы «служба медом не казалась», но не каждую ночь, как молодые, а через сутки: двое в одну ночь, двое — в другую. Черпаки начали было возмущаться, но Горов сказал, что если они уверены в молодых сержантах, как в самих себе, и не боятся быть прирезанными ночью, то могут спать хоть целыми сутками.

Мите выпало стоять с Рожиным — приземистым мрачным парнем с крепкими кулаками, разговаривавшим с молодыми всегда сквозь зубы, будто сейчас даст в морду, — и Кабаловым. С одной стороны он был рад, что в пекло их не суют и оставили на горе, напичканной минами, в относительной безопасности, но с другой — предстоящее выматывающее безделье до окончания рейда было невыносимо.

В их каменном домике даже вшестером было довольно тесно. Острый камень уперся Мите в спину, и пришлось продвинуться ближе к выходу. «Надо будет перебрать стенку», — подумал Митя, засыпая.

Он проснулся от ощущения, что кто-то тащит его за ноги, и брыкнулся.

— А, гад! — послышался голос Маляева. — Мало того, что спит как сурок, так еще и лягается.

Митя получил сильный пинок по ноге.

— Вставай, сержант, живо!

«Гулыга, сволочь черпачная!» — Митя вылез из укрепления.

— Кабалова сам буди, — Гулыга влез внутрь, на нагретое Митей место.

Спросонья била дрожь.

— Москвич, ты спать хочешь?

Гера кивнул.

— Тогда сам буди Кабалова.

Маляев вздохнул и полез внутрь. Он перебудил всех, пока искал Кабалова, и получил за это немало пинков и подзатыльников.

Наконец все стихло, и из укрепления выполз заспанный Кабалов. Он потянулся и сел, упершись спиной в стенку.

— Ты, Шлем, не маячь перед глазами — сядь с другой стороны, как я, и сторожи.

Митя послушно отошел за укрепление и уселся, вытянув ноги.

Была полная луна. Внизу, в кишлаке, темнели большие пятна деревьев, матово светились пологие крыши домов. Чтобы не уснуть, Митя стал разговаривать сам с собой.

Стоя в учебке у какого-нибудь склада, он частенько болтал за жизнь, как говорил сосед Сергей Палыч. Это он научил его «философствовать». Несчастный одинокий мужик — жена ушла от него, потому что пил, — он помогал матери деньгами, хотя у самого было не лишку, чинил разваливающуюся мебель, отремонтировал старенький телевизор, который отказывались чинить мастера; собираясь в магазин, всегда спрашивал, что купить. Митя привык к его бескорыстной помощи и воспринимал ее как должное. Его друзья как-то сказали ему, что сейчас «за просто так» ничего не делается, он тогда смертельно обиделся на всех.