Владимир Першанин - «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник)

– Оружие утерянное есть?

Этот вопрос был адресован мне. Я не считал, сколько стволов утопили, да и какая разница. Ответил Фадей Шестаков:

– Автомат и две винтовки утопили.

Он стоял голый и с помощью бойцов выжимал одежду.

– Ну, как же так неосторожно? – причитал Бутов. – Не успели выйти, а уже двое без вести пропавших и двое покалеченных, потерянное оружие. И патроны потеряли?

– Так точно, – ответил Шестаков, разглядывая синяки на белой, покрытой от холода пупырышками коже. —

Триста двенадцать штук. Пантелеич, налей сто граммов. Вода как лед.

Налили Шестакову и остальным искупавшимся. Бутов что-то записывал в свой блокнот. Обеспокоенный пропажей без вести двух бойцов, он даже не заметил издевки, когда Шестаков отвечал ему про патроны. Кто их считал? Триста или пятьсот…

– Слушай, Буканов, ты этих двоих как запишешь? – озабоченно спросил капитан. – Погибшими или без вести пропавшими?

Меня неприятно задели пренебрежительные слова «этих двоих». Они были не «эти», а мои бойцы, подчиненные, с которыми вместе шел в бой.

– Вы сначала доживите до подачи донесения, товарищ капитан, – едко заметил я. – Очень возможно, что списки погибших не вы и не я подавать будем.

– А кто? – удивился агитатор.

Кем он прокантовался всю войну, если задает такие дурацкие вопросы? Кажется, в политотделе дивизии, где занимался всем подряд – от художественной самодеятельности до организации застолий. Его не обижали. Бутов, наверное, закончил бы войну подполковником или кем повыше. Но в верноподданническом пылу капитан, поднимая тост за Верховного, долго желал ему здоровья, говорил, что без него мы ничто, должны все его беречь, и если, не дай бог, что-то случится…

Этого «не дай бог» Бутову не простили, и капитан загремел с уютной штабной должности на передовую. И не куда-нибудь, а в штрафную роту… на укрепление кадров.

Глядя на него, я не мог избавиться от мысли, что, проведя всю войну вдали от передовой, ночуя постоянно в тепле, на койке с одеялом и обедая в настоящей столовой, он превратился из офицера в заурядного чиновника.

И мозги у капитана Бутова повернулись в непонятную сторону, учитывая немереное количество водки, которое употребил Борис Семенович, даже сейчас потихоньку отхлебывая из фляжки. Дурь он гнал изрядную. Например, про утерянные патроны, когда погибли двое бойцов, а двое покалечились.

Вместе с командирами отделений мы переправляли взвод на другой берег. Как ни осторожно действовали, но еще один боец сильно ударился коленом и выбыл из строя. Я подозревал, что он поскользнулся нарочно, но разбираться времени не было.

Двинулись дальше.

Мне и позже доведется воевать в горах, но этот переход через мрачное узкое ущелье запомнится надолго. Мы двигались по узкой каменистой полосе. Зевнешь, шагнешь вправо – и вот она речка, ставшая совсем узкой и стремительной, как струя из огромной трубы.

У командира пулеметного расчета вывернулся из-под ног камень. Тяжелый ствол на плече шатнул тело, и сержант полетел вниз. Мы не носили каски, и отчетливо услышали треск пробитого о валун черепа. Тело мгновенно скрылось в воде. На верхушке валуна несколько секунд темнело кровяное пятно, затем вода слизнула его. Кто-то ахнул, лезли смотреть, но Осин и Шестаков подгоняли людей.

– Жалко парня, – сказал Матвей и спросил меня: – Может, станок и щит выбросим? Чего лишнюю тяжесть тащить. Еще кто-нибудь грохнется.

– Бросай, – согласился я. – А пулеметные ленты ребятам раздай.

Сейчас я беспокоился лишь за то, чтобы не уткнуться в отвесную стену. Могло быть и так: стены ущелья сомкнутся, а речка будет нестись из каменной расщелины. Возвращаться нельзя – приравняют к уклонению от боя. Ладно, что будет, то будет.

Тропа постепенно поднималась вверх. Взрывы и выстрелы раздавались неподалеку. Эхо гнало и множило звуки вниз по ущелью. Я шел вместе с отделением Шестакова и саперами. Попались первые мины. Легкие противопехотки, обложенные каменной крошкой. Земли здесь не было вообще, даже кусты торчали прямо из расщелин в камнях.

Миномет хлопнул едва ли не под носом. За ним второй, третий, четвертый. Четыре «самовара» равномерно выпускали в сторону дороги мины. Я приказал передовой группе остановиться. Теперь мы двигались втроем: Шестаков, сапер и я. Бинокль имелся лишь у сержанта-сапера. Он первый и высмотрел венгров-пулеметчиков возле старого, кайзеровских времен, пулемета МГ-08 с толстым кожухом водяного охлаждения и раструбом на конце ствола.