Семен Стрельцов - Белые призраки

— Цум тойфель! [10] К дьяволу! (нем.) — перекрывая шум, закричал фон Фогель. — Еще ложка! Пусть и она кушайт!

Лида, как и старик, зачерпнула мед ложкой и, проглотив, изобразила на лице восхищение. Потом с ложкой к меду потянулся старик… Они ели, улыбались и жестами показывали, что ничего вкуснее в жизни не видывали. И никто не догадывался, что по спинам у них тонкими струйками стекал холодный пот.

— Довольно! — загремел вдруг комендант, ударив кулаком по столу. — Полицай, гонит их в шея! Они весь миод поест! Господа офицеры, у нас сегодня будет прекрасный десерт на завтрак, настоящий руссише миод!

…Сердце, казалось, разорвется, лопнет, не даст добежать до леса. Старик, изнемогая, два раза падал. Лида его поднимала, тащила дальше. На краю поляны у старой березы, опушенной снегом, остановились перевести дух. Бежать дальше не было сил.

И тут — будто гром грянул с чистого зимнего неба — по лесу раскатилось громкое эхо. Огненно-черный столб взвился, и партизаны отчетливо видели его вдалеке, между деревьями.

— Дедушка! Ура-а-а! Мина взорвалась! Ур-р-а-а! — хлопала Лида в ладоши, танцуя на снегу. А дед, казалось, думал о другом.

— Ай да молодец, Лида, хоть и молодая, но воля у тебя крепкая! — взволнованно говорил старик. И тут, взглянув на Лиду, спросил дрогнувшим голосом: — А… зеркальце у тебя, дочка, есть?

Лида смутилась, даже чуть покраснела.

— Есть. А что?

— А ты глянь на себя, голубка…

Платок у Лиды сбился на затылок, а в густой волне черных волос резко выделялась седая прядь…

Но молодость остается молодостью! Как и прежде, вернувшись с задания, под вечер к нам в землянку заходили разведчики, и Лида негромким грудным голосом пела свою любимую песню:

…Уходят годы. И вот недавно Лида со своим сыном приехала к нам в гости. Встречал я их на вокзале. После горячих приветствий Лида взяла из рук сына сверток.

— Нате, держите подарок!

Лида заставила меня взять сверток в руки, и я едва не уронил его, настолько он оказался тяжелым!

— Что, тяжелый? — засмеялась Лида. — Подарок-то с намеком!

— А что здесь?

— Дома, дома узнаете!

Приехали домой. Гости умылись с дороги. Сели за стол. Я развернул сверток и увидел большой глиняный кувшин, наполненный душистым украинским медом.

Для чекиста иной раз достаточно в стоящей перед ним сложной задаче лишь намека — случайного слова, оговорки, неприметной детали, и уж сознание его с новой силой включается в работу, начинаются поиски, догадки, предположения. Малозаметна такая работа и ничем не примечательна со стороны, но не внешний эффект важен в работе. Важен ее результат. История с перехваченным письмом, на мой взгляд, подтверждает это.

…Штаб нашей партизанской дивизии стоял тогда в селе Мосур, а в одном из ближайших сел, захваченных ковпаковцами после упорного боя с фашистами, расположился первый партизанский полк.

Пробыв в полку почти весь день, на месте ознакомившись с результатами боя и допросов пленных, мы с помощником командира партизанской дивизии — начальником ее разведки чекистом Иваном Юркиным под вечер возвращались в Мосур.

Стемнело. Кони передвигались с трудом, скользили по обледеневшим камням. Но вот дорога стала ровнее, суше, кони пошли крупной рысью, и вскоре мы были в нашем штабе.

Дежурный по гарнизону комбат Ефремов доложил Юркину, что за время нашего отсутствия никаких происшествий не было, если не считать того, что ночью разведка в двадцати километрах от штаба захватила фашиста.

— Документы взяли?

Ефремов рассмеялся:

— Ох, если бы вы знали, товарищ майор, какой документ! Умереть можно от смеха!

— Что за документ?

— Письмо… — Ефремов продолжал смеяться, — о Сидоре Артемьевиче Ковпаке!

— Где оно? — спросил Юркин.

— Допрашивал Вася Еремин, у него и письмо. Вот, переписал мне перевод на память. — Ефремов достал из портсигара сложенный вчетверо небольшой листок бумаги.

Вася Еремин, радист, недавно присланный к нам с Большой земли, немного знал немецкий язык и иногда помогал нашему переводчику допрашивать пленных и переводить немецкие штабные и личные документы. Переводы, его, надо сказать, точностью не отличались.