Геннадий Семенихин: Хорошая штука жизнь

Между реальностью и вымыслом всегда существует дистанция. Но в одном случае она бывает длиннее, а в другом короче.

Ночной проходящий поезд увозил меня из старого южного города в Москву. На перроне под мелкой сеткой дождя остались провожающие. В авиационном гарнизоне только-только завершилась читательская конференция по моей повести, и в глазах у меня до сих пор стоял огромный, залитый светом зал, заполненный летчиками, техниками, солдатами и сержантами срочной службы.

Не знаю, возможно, я и не прав, но кажется мне, что многие авторы испытывают неудобство, когда присутствуют на обсуждениях своих произведений. С одной стороны, когда тебя слишком бурно расхваливают, тебя не покидает чувство неловкости и стыдливости и тебе становится не совсем от этого приятно. Но еще более неприятно бывает, разумеется, если ругают.

Сейчас я не испытывал этого чувства. В памяти остался какой-то очень добрый искренний разговор людей, оценивавших мою работу со знанием дела, как бы примеривавших поступки и судьбы героев на себя. И все-таки что-то омрачало хорошее настроение, и когда скрылись в окне последние станционные огни, я тотчас же вспомнил встречу с командиром гарнизона. Когда я очутился в его кабинете, этот человек, озабоченный огромной ответственностью за судьбы сотен людей и боевую технику, спокойно встал из-за стола и протянул доброжелательно руку. Он был худощав и высок. Лицо в резких складках делало его хмурым, и как я узнал впоследствии, он выглядел значительно старше своих лет.

– Здравствуйте, – произнес он скупо. – Я ведь тоже ваш читатель и скажу по совести, эта повесть мне особенно понравилась по одной причине. Обязательно приду вечером на обсуждение. Да мы и потом увидимся.

Но на конференцию он не пришел. Ни за столом президиума, ни в первых рядах его я не обнаружил и от этого стало как-то не по себе. Невольно подумалось: возможно, он хотел сделать какие-то очень суровые замечания, но потом передумал и попросту решил пощадить.

Набрав скорость, поезд врезался в ночную пустоту и дождь. Стук колес стал ритмичным и убаюкивающим. Не успел я расстелить постель, как в дверь постучали. Я открыл и едва не отступил от удивления: на пороге в синем спортивном костюме, какие сейчас заменяют в дороге пассажирам старомодные полосатые пижамы, стоял нерешительно улыбающийся начальник гарнизона. В одной руке у него была бутылка шампанского, в другой пакет с красными крупными яблоками.

– Можно? – осведомился он. – Не помешал? – и, получив приглашение садиться, расположился напротив, поставив свои дары на столик. – Не удивляйтесь, пожалуйста. Я тоже еду в Москву.

Лицо его при вечернем освещении казалось добрее, чем было оно днем, в кабинете. Даже морщины будто расправились, а улыбка сделала его совсем добрым.

Уже не было в серых глазах сосредоточенной строгости, свойственной иным командирам в те часы, когда они правят свою нелегкую службу. Эти глаза стали какими-то беззащитно-мягкими и грустными в одно и то же время. Разлив в бокалы шампанское, полковник сообщил:

– А я ведь уже знаю. Конференция прошла отлично. Но вам не бросилось в глаза одно обстоятельство?

– То, что вас на ней не было?

– Вот именно. Однако, ради всего святого, не подумайте, что это произошло от какого-нибудь высокомерия или чего еще. Все гораздо проще и сложнее. Но сначала давайте-ка выпьем за знакомство.

Мы чокнулись, и полковник раздумчиво повторил:

– Все гораздо проще и сложнее. Я не пришел на конференцию, потому что боялся расплакаться.

Чего угодно мог ожидать я, но только не такого признания.

– Да-да, не удивляйтесь, – усмехнулся полковник. – Именно так. Я читаю все, что написано об авиации. У вас в повести есть один эпизод: у молодого летчика загорается самолет, а он над большим городом, и если катапультируется, то машина упадет на центр. И он тянет на ВПП. Это место читал я ночью, под лампой с зеленым абажуром, как сейчас принято выражаться, когда речь идет об офицерском досуге. Жена у меня учительница. Она сидела напротив и проверяла школьные сочинения. И вдруг при своих седых висках я всплакнул. А человек я далеко не сентиментальный, даже суховатым иные Подчиненные меня считают. Жена удивленно подняла голову: «Ты что, Павлик?» Взяла из рук книгу, прочла ту же самую страницу и тоже стала вытирать глаза. И знаете почему?

Я затаил дыхание, ожидая, что полковник начнет распространяться о художественных достоинствах этой сцены, но он, это прекрасно угадав, ласково улыбнулся: