П. Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

Рассказывали, что командир дивизии, как и командир 615-го СП, тоже застрелился. А о командующем 62-й армией генерале Колпакчи говорили, что он бросил войска и улетел из окружения на самолете. Мы не знали тогда, что с 3 августа армией командовал другой генерал – Лопатин [7] . Что здесь действительно было, что просто слухами – не знаю. В литературе об обоих генералах пишут хорошо, оба командовали и в дальнейшем армиями, стали Героями Советского Союза [8] . Но нашу 62-ю армию летом 1942 г. они погубили, не сумели организовать отступления в боевом порядке. В окружение большая часть 62-й армии попала, видимо, при Лопатине. Та 62-я армия, которая прославилась в Сталинграде под командованием Чуйкова, была уже в другом составе.

Я страдал, как и все мои товарищи, попавшие в плен. Но к этому добавлялся страх разоблачения, что я еврей и политработник. Таких расстреливали немедленно. А меня в дивизии знали многие, так как я не раз бывал на общедивизионных сборах комсоргов, замполитов, выступал на митингах. Но в этом первом лагере меня никто не выдал, хотя подходили, здоровались, и только один назвал замполитом и покачал головой.

Поразило нас, что в первый же день среди пленных появились прислужники немцев – полицаи с дубинами (палками) в руках. Они разгоняли группы пленных, не жалея побоев. В числе этих «блюстителей порядка» оказался и наш комиссар батальона связи. Был он, правда, в красноармейской гимнастерке без «шпал» на петлицах и без комиссарских звезд. Он прошел мимо меня, сделав вид, что не узнал, и не выдал меня немцам; думаю, что опасался ответного разоблачения.

Охраняли нас солдаты какой-то тыловой части, так как вооружены были винтовками, а не автоматами, как те, с которыми мы встретились в боях. Охранники были с собаками.

Уже в первый день мы ощущали чувство голода, большинство ничего не ело два-три дня; сухие пайки «НЗ», которые мы таскали в «сидорах» (вещмешках) и противогазных сумках, были съедены еще до отступления. На передовую в последние дни боев питание уже не доставляли. (Противогазы из сумок все без исключения повыбрасывали в первую неделю на фронте, несмотря на строгие приказы.) Стояла жара, мучила жажда, но воды не было. Немцы о нас заботиться не намеревались.

Первая ночь в лагере… Мы лежим на голой земле; на шестерых – две шинели. Нет ни физических, ни нравственных сил, ни надежды. Утром поднимают нас отрывистыми командами на немецком и русском языках (нашлись переводчики). Приказывают строиться в колонны по шесть в ряд. Выводят из лагеря и ведут километровую колонну на восток, не дав ни поесть хоть что-то, ни попить. Проходим через казачьи хутора и слышим лишь проклятия вслед: «сталинские собаки»; женщины бросали в нас камни и кирпичи. Через 10 км – привал. Наша шестерка (все – знакомые связисты) решила не присаживаться, а идти в голову колонны. Колонна на марше растягивается, задние отстают, их подгоняют плетями и прикладами, далеко отставших тут же пристреливают. Охраняют колонну верховые немецкие солдаты и пешие солдаты с собаками. Им помогают новоиспеченные полицаи.

На первом привале удалось, наконец, напиться – остановились у какой-то мелкой речки. Котелки и кружки есть не у всех; побросали вещмешки в боях и при отступлении. Набирают воду в котелки и каски, пьют по очереди из котелков и кружек, многие из пилоток. Приходится быть осторожным, чтобы не удрали с твоим котелком. Передвигаться внутри колонны на привале немцы не препятствуют.

Через полчаса поднимают и снова гонят на восток. К середине дня подогнали к Дону. Видим, что немцы и на левом берегу, их машины идут сплошным потоком. По пути к Дону к нашей колонне присоединяли такие же длинные колонны военнопленных. У Дона колонну осмотрело какое-то высокое начальство в черной форме, видимо, «СС». После этого колонну повернули кругом и погнали на запад. Мы очутились в середине колонны. Я все время шел в середине ряда, товарищи прикрывали меня от пристальных взглядов конвоиров. Теперь уже длина колонны – не менее пяти километров. Снова привал у знакомой речонки. Напиваемся и, не присаживаясь, идем ближе к голове колонны. В этот день прошли в общей сложности 50 км. Немецкие конвоиры сменялись, отдыхали в автобусах, шедших впереди и позади колонны. А военнопленных никто не жалел. В казачьих хуторах снова нас проклинали и забрасывали камнями и кирпичами.

Последующие дни были такими же: марш на 50 км, один раз – на 70 км. Но стали «кормить» – выдавали в день по кружке сырой нерушеной пшеницы. Ее грызли как могли, но она выходила с испражнениями непереваренной. Нужду справляли только на привалах, которых за день было не более трех, как правило, на берегу какой-нибудь речки или ручья. Тогда и пили. Фляжек почти ни у кого не было, большинство котелков было открытыми, без крышек, да у многих и котелков не было, так что воду с собой несли немногие и делились ею только в обмен на курево, которого тоже не было у большинства. У дороги (все дороги – грунтовые) валялись раздутые конские трупы; некоторые пленные не выдерживали, вырезали перочинными ножами (их пока не отобрали) куски и поедали их сырыми. Это был яд, и потребители трупов вскоре погибали, но все равно у них находились последователи. Голод быстро превращал людей в озверелых животных.