П. Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

Самая ранняя и короткая версия – под заглавием «Воспоминания Лазаря Раскина» – опубликована в: Янтовский, 1995. С. 57–62, с датой: 1993 г. Промежуточная редакция, оформленная автором как самодельная книга, – в его домашнем архиве и в архиве Научно-просветительского Центра «Холокост», Москва (приносим свои благодарности И. Альтману и Л. Терушкину за любезную возможность ознакомиться с этим экземпляром). См. также: Раскин Л. Письмо в редакцию // Еврейское слово (Москва). 2004. № 2.

Павел Полян

Часть I

О себе

Я родился 14 июня 1916 г. в местечке Носовичи вблизи Гомеля. Отец – еврейский учитель, мать – домашняя хозяйка. В местечке преобладала еврейская беднота, в основном, ремесленники: сапожники, портные, жестянщики. Были и мелкие торговцы, и коробейники, и талмудисты, и другие, неизвестно чем занимающиеся.

Я был поздним ребенком. До меня были два брата – Моисей и Арон, восьми и шести лет. Детство было босоногое, но мы, дети, не унывали – купались, загорали, ловили рыбу, бегали по окрестным лесам и полям.

После революции отец стал заведующим еврейской начальной школы. Братья подросли и поехали учиться в Гомель. <���…>

Со временем наш дом стал центром местной «культурной революции». Отец сам сочинял пьесы, сам их ставил. Репетиции проходили у нас дома. Молодежь тянулась к культуре. Спектакли ставились в Народном доме, куда собиралось чуть ли не все местечко. Перед спектаклем отец обычно читал лекцию о международном положении. Запомнился спектакль «Тевье-молочник». Арон сочинил тексты песен для всех дочерей Тевье и для него самого. Музыка была народной, в обработке Моисея, который за кулисами подыгрывал на скрипке. Впечатление – огромное! Зал буквально плакал. Я тоже принимал участие в отдельных спектаклях.

Я был очень активным пионером, был членом районного пионербюро. Маленький шкет ездил на областной пионерский слет, а затем и на всебелорусский, в Минск. Сам теперь удивляюсь этому. Ведь я был очень скромный и застенчивый мальчик.

Закончил еврейскую начальную школу, а затем сельскую семилетку. Образование имел очень скудное. Летом, как активный, идейный комсомолец, работал в колхозе. Имел даже закрепленную за мной кобылу.

Но вот наступил голодный 1933 г. Я поступил в Гомельское ФЗУ. Учился на слесаря-паровозника. Жил в общежитии – огромном зале (бывший клуб имени Ленина) коек на сто. Приходилось очень трудно. Ремесло мне не давалось (видно, руки не те), да и учеба не клеилась. Зато была рабочая карточка – 1 кг хлеба в день. На выходной ездил домой и привозил кирпичик хлеба. Был горд тем, что не даю голодать родителям.

Кое-как закончил ФЗУ и получил вторую профессию (первая – колхозник). Поступил на паровозоремонтный завод. Но работа не клеилась и здесь, и я поступил на подготовительные курсы в Гомельский пединститут.

Здесь оказалось, что я не такой уж тупой. Мои сочинения по мотивам белорусских писателей оказались лучшими. Да и по математике я оказался в числе лучших. Немного воспрянул духом. Родители в это время уже переехали в Гомель. Я закончил курсы и поступил на математический факультет института. К сожалению, литфака не было. Так, окончив институт в 1938 г., я получил свою третью профессию.

По распределению я попал в местечко Копаткевичи вблизи Мозыря. Это было счастьем, так как сельских учителей не брали в армию. Совершенно не приспособленный к самостоятельной жизни 22-летний юноша, я должен был начать жить по-новому.

Я был (как говорили) хорош собой, с шикарной шевелюрой, но страшно стеснительный. Особенно я боялся молодых учительниц. А они буквально бегали за мной гурьбой. Ловили, брали под руки и учили меня присутствовать в женском обществе. Постепенно привык и проучительствовал целый учебный год. В начале второго учебного года началась финская война, на которую стали брать уже и сельских учителей. И вот 27 ноября 1939 г., распрощавшись с милыми учительницами, я сел в грузовик и умчался в неизвестность.

Попал я в школу АИР – артиллерийской инструментальной разведки под городом Луга. Наш взвод состоял сплошь из людей с высшим образованием. А младшие командиры – почти безграмотные. И здесь для них было широкое поле деятельности – поиздеваться над паршивыми интеллигентиками. Но, как я сейчас вспоминаю, меня почему-то не трогали. Относились даже с неким почтением. Сам не понимаю почему. Служба была страшно тяжелой, изнурительной. Как раз начали поступать резкие приказы нового наркома Тимошенко. Некоторые не выдерживали. Были случаи самоубийств или самострелов. Со дня на день ждали отправки на финский фронт.