П. Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

Кропот просит меня вернуться

В тюрьме я просидел 21 день. За это время приходил дважды за мной Кропот и требовал, чтобы я возвратился к нему обратно, в противном случае, если он захочет, меня отправят в концлагерь. После его первого посещения начальник тюрьмы, присутствовавший при разговоре, сказал, что не надо обращать внимания на его речи.

Во время второго свидания Кропот уже просил меня возвратиться к нему, обещал мир, почти извинялся, но когда я наотрез отказался, он снова перешел к угрозам.

Анализируя свое поведение, я сейчас могу с уверенностью утверждать, что для сохранения жизни я должен был вернуться к Кропоту, а не проявлять рискованное упрямство. Больше того, я не должен был уходить от Кропота, так как это тоже было связано с колоссальным риском.

За этот период в тюрьму дважды приходил для дознания и допроса полицейский инспектор Цоха. Он со мной мирно беседовал, расспрашивал, кто я, откуда родом, почему я знаю немецкий (я его знал очень примитивно), кто мои родители и каким образом я попал в Германию.

Немцы бывают ничего…

Мне повезло, что мною занялся не Краузе, а Цоха. Я ему отвечал по заранее приготовленной версии, как это было отражено в моей карточке, хранившейся у Кропота.

В конце второй беседы Цоха сказал: «Получишь хорошее место».

Через неделю за мной пришел новый хозяин, старик лет 65–67, высокий и коренастый, в старой одежде. По пути в свое хозяйство он расспрашивал, что я могу делать, где работал и т. д. Из тюрьмы мы шли пешком, поэтому я понял, что новое место моей работы будет где-то близко от Кетцинга или в самом городе. Я не ошибся.

Хозяйство было большое: лесопилка и мельница, сельское хозяйство и лесоразработки в Баварских Альпах. Лесопилка и мельница стояли на реке, по которой сплавлялся лес на распиловку. Вода приводила в движение механизмы и машины. Владельцами всего хозяйства были братья Мюллеры: Генрих, который меня привел из тюрьмы, заведовал производством и сам физически трудился, Франц 67–68 лет заведовал бухгалтерией и финансово-операционной работой. Физически он был больной, руки и ноги поражены ревматизмом. Иозеф – старший из братьев, очень больной, с трудом передвигался с помощью палочки, за пределы двора не выходил и постоянно рассказывал, как он тяжело трудился. <���…>

Из работников были немцы: на пилораме мастером Иоганн-белобилетник, в коровнике батрачила Берта, конюхом был 18-летний Феликс, с бельмом в глазу. До меня у Миллеров работал Петя – украинец из Пятихаток. Он подрался с Феликсом, и его засадили в лагерь, откуда его освободили американцы.

Меня поселили во дворе, в комнате над коровником, на бывшую Петину кровать, рядом с кроватью Феликса. Спал я на перине и укрывался периной. Зимой комната не отапливалась, постель была сыровата, но под периной я согревался. Вскоре Феликса призвали, как и многих других, негодных к службе его товарищей.

Отношение ко мне со стороны стариков-хозяев, молодой хозяйки, ее сестры Марии, Феликса и Берты было нормальное. Я не могу вспомнить случая, чтобы кто-нибудь говорил со мной повышенным тоном. Старики и хозяйка с детьми питались отдельно, а все остальные: Мария, поденщицы, Роза, Берта, Феликс и я – ели за одним столом одну пищу. Мне приходилось иногда ездить за лимонадом и пивом на завод. Дочь хозяина завода много и мило со мной говорила и просила перевести на немецкий пошлые фразы и ругательства. Я стеснялся, а она настаивала. Однажды я увидел ее на прогулке с офицером, и мои симпатии к ней пропали.

В Кетцинге было два производства, на которых работали и жили русские девушки: мармеладная фабрика и амуничный завод.

«Свои» – опаснее

После освобождения из тюрьмы все русские меня поздравляли, и даже западенец [18] Владык из Трайдерсдорфа пришел в Кетцинг и поздравил меня. Поздравлял меня также с Новым 1944 годом. Я понимал, что эти поздравления неискренни. Вася Прокопчук рассказывал, что некоторые хлопцы, особенно Владык, договаривались поймать меня, раздеть и проверить на обрезание. От такого шага они воздерживались потому, что я прошел комиссии осмотра в лагерях и все те комиссии, которые проходили они вместе со мной за пределами лагеря. Кроме того, время работало не в их пользу, фашисты отступали, и их, я думаю, пугала расплата.

У меня, кроме Васи, был еще один доверенный друг – Толя Зеленый. Он меня информировал также, как и Вася, об обстановке опасности и кознях вокруг меня. Однажды зимой 1944 г. Вася меня предупредил, что должна быть проверка мандатная и медицинская. Я не знал, что делать, как поступить. Проверки долго не было.