Павел Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

На следующий день нас включили в большую группу пленных и отправили на сборный пункт, а оттуда — в глубь Финляндии, недалеко от шведской границы, в поселок Педьзо. Женщины расположились в большом бараке с трехъярусными нарами. Среди нас были две беременные женщины из гражданского населения. В тяжелом смирении с действительностью, к которой невозможно было привыкнуть, прошли все 41-й и 42-й гг. В то же время стоит сказать, что в основной массе люди были настроены оптимистично, так как мы были молодыми и старались не унывать. Вечерами, если кто-нибудь начинал грустить, находились такие, кто своими шутками и песнями налаживал общее оптимистичное настроение.

Основная работа была в лесу. Мы собирали распиленные поленья и складывали их в штабеля. Стояли большие морозы, а план был большой, работать было тяжело. Мне повезло, так как меня, опытного фельдшера, через некоторое время поставили работать в открывшийся медпункт, в котором работала врач-военнопленная Агнесса Карповна Иванян, замечательный человек. В этих трудных условиях она не переставала наставлять нас, молодых девушек, чтобы мы вели себя скромно и достойно, однако сама втайне влюбилась в молодого врача Костю. Он был руководителем нашей художественной самодеятельности, и так как ей уже было за 30 лет, она решила заиметь ребенка. О своем муже она ничего не знала, он был на фронте. К ней отнеслись очень хорошо и даже поместили в финский роддом, где она родила девочку.

В медпункте я была загружена с утра до вечера, выполняла разнообразную фельдшерскую и не только фельдшерскую работу, в том числе делала перевязки, уколы, ухаживала за женщинами после родов. Нашлись завистники, которые говорили обо мне: «И здесь жидам везет». И в самом деле, несмотря на большой объем работы, мне самой было неудобно перед остальными.

Все бараки были огорожены и находились под охраной, о побеге речи быть не могло, но все же был такой случай. Тамара Зарубина решилась совершить побег и тут же в 3 км от лагеря была схвачена. Ее с позором, с ограничением в пище, поместили в холодную комнату, где она находилась 5 суток.

За нашим женским бараком следила Роува Павола (бывшая надзирательница тюрьмы). Она регулярно, два раза в неделю, как детей, водила нас в баню и следила, чтобы нам регулярно меняли нательное и постельное белье, поэтому не было у нас вшивости и других неприятностей. Мы всегда удивлялись, как эта женщина могла доброжелательно относиться к нам, несмотря на то что ее дом был разрушен, а муж погиб в войне с Советским Союзом в 1939–1940 гг.

В мужских бараках почти каждый день кто-то умирал, в основном из-за отравления, так как мужчины часто ходили по мусорникам, употребляя в пищу порченые овощи и другие порченые кухонные отбросы. Эти сведения, по-видимому, дошли до советского правительства, и последовала соответствующая нота от Министерства иностранных дел об увеличении пайки и улучшении медицинского обслуживания больных военнопленных. После этого был создан специальный госпиталь для больных, и условия жизни военнопленных улучшились. В госпитале было много случаев операций грыж (разных), удаления аппендицита, встречались случаи резекции желудка, которые выполнялись финскими хирургами. Русские врачи вначале были только ассистентами, а спустя некоторое время им разрешалось и оперировать.

Была в лагере и самодеятельность, там исполнялись русские и даже финские песни. Вечерами приятно было слышать такие песни, как, например, «Ермак», «Катюша». К нам в барак часто приходили разные представители, что всегда нас пугало: вдруг ку-да-то заберут. Особенно страшно было по ночам.

Начальником госпиталя был финский врач Саваннем. Его любили все без исключения за его гуманное отношение к больным, как русским, так и финнам. Он часто брал меня с собой, когда посещал больных из гражданского населения, так как знал, что я хорошо могу взять кровь из вены, сделать уколы, производить перевязки. В этих случаях я сопровождала его под конвоем.

Через некоторое время меня перевели в лабораторию, где я проводила клинические анализы крови, мочи, кала, желудочного сока и мокроты на туберкулезные палочки. Финская лаборантка Линда заносила в журналы результаты анализов, которые я выполняла. В выходной день Линда приводила меня в свой домик, и там с утра до позднего вечера я занималась уборкой и уставала больше, чем в лаборатории. Однажды рано утром, придя первой к лаборатории, я увидела сорванные замки и очень испугалась, но потом Линда меня успокоила, сказав, что это больные русские искали в лаборатории спирт, и всем известно, какие они воры. И хотя я поняла, что меня в этом не обвинят, за слово «воры» мне было очень обидно.