Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Когда он вернулся, Сергей Маневич и Маша целовались. Мгновенно отпрянули друг от друга и сделали вид, что скучают. «Ну-ну, – злорадно размышлял Костя. – Развели любовь, а кругом война. Невтерпеж им…»

Тихо и безмятежно мерцали звезды. Одна из многих ночей войны. Уже дважды сменились посты, слегка вздремнул и снова проснулся Борис Ходырев. Зябли ноги, и он решил пройтись. В прифронтовой зоне не кричат петухи. Их, в основном, съели, а кто поумнее, спрятались. Темнота осталась такой же вязкой, но звезды на восточной части неба вроде бы потускнели. Борис поглядел на часы, светящиеся стрелки замерли где-то возле шести. Скоро и правда рассвет. Его внимание привлек негромкий шорох, там, где особняком располагался взвод Федора Колчина.

Максим Луговой тоже услышал непонятный звук, привстал и вгляделся в темноту. Очередная ракета взвилась в ста метрах справа, описала положенный путь и погасла у земли. В такие секунды темнота сгущается сильнее всего, сетчатка глаза плохо улавливает движение или отражение света. Но бывший капитан разглядел две тени в десяти шагах от себя. Они застыли, их можно было принять за что угодно: обрубок небольшого тополя, сбитого вчера снарядом, причудливую вязь слабого лунного света, пучок камыша. Даже выброшенный светлый песок из воронки мог нарисоваться в виде человеческого силуэта.

Лугового пробила дрожь, он замер, а один из силуэтов качнулся. Завтра наступит конец бесконечно долгого месячного срока пребывания в штрафной роте, а может, его освободят и сегодня. Он честно сходил в атаку, побывал под пулями, заработал сержантское звание и полностью искупил вину за нелепую пропажу двадцати танков.

За месяцы войны лейтенант, а затем капитан Луговой выработал в себе привычку сразу уходить прочь от чего-либо подозрительного, которое может грозить именно его жизни. Весной, на Северском Донце, он вот так же услышал слабый плеск в тумане и вовремя отошел от берега, не поднимая шума. Это оказался крупный лодочный десант, и те, кто попытался ему помешать, так и остались лежать в песчаной земле далекой южной речки.

И под Котельниковом он раньше других услышал треск вражеских моторов, охватывающих город в кольцо. Сумел уйти, бросив ненужные железяки, разобранные танки, а ремонтная рота просто сгинула, вряд ли кто остался в живых. Вал наступления на Сталинград катился с таким напором, что давили всех подряд, не разбираясь. За это время Луговой угодил в штрафную роту и почти отбыл наказание. Зачем рисковать в последний день, когда капитанское звание ему, считай, вернули? И по рангу он числится теперь не ниже дутого полководца Елхова и его помощников.

Максим уходил от подозрительных теней, как ему казалось, машинально. Кроме того, есть дежурный пулеметчик, там дальше находится еще часовой, они бы разглядели опасность. Кроме того, существует коротышка Федя Колчин с его наполеоновскими замашками, который обязан не спать и видеть все наперед. Коротышка – всего лишь командир зачуханного штрафного взвода, а строит из себя комбата. Удел невысоких умом и ростом людей.

Луговой шагал, все больше отдаляясь от людей, с которыми он находился весь последний месяц, воевал, ел из одного котелка, спал, накрывшись одной шинелью. Это были пустые понятия, красивые фразы, ничего общего не имеющие с такой великой ценностью, как его жизнь. Надо уходить как можно быстрее от опасного места, пусть расхлебывают те, кому положено. Почему именно он, один из тридцати человек, должен разбираться, что к чему? Да и нет там ничего, кроме обломков и теней.

Он сумел обмануть себя не больше чем на минуту. Тишину прорезала короткая захлебывающаяся очередь «дегтярева». Затем послышался топот, скрипнула дверь блиндажа, кого-то окликнули, и вдруг рванула граната. Вспышка осветила траншею и прикорнувшего часового, который мгновенно вскочил.

– Что там, товарищ сержант? – спросил он и, ворочая длинной винтовкой, едва не воткнул штык в лицо Луговому.

– Осторожнее, – только и нашел что ответить Максим.

– Надо бежать! Немцы, кажись, наступают, – тянул свой несуразный штык часовой.

Это был парень, осужденный за уклонение от призыва. Кажется, загулял, пропьянствовал и, еще больше испугавшись, прятался в дальних хуторах. Сейчас дезертир, очухавшись со сна, рвался в бой. А бой, кажется, разгорался. Стучали автоматные очереди, одиночные выстрелы, рванула еще одна граната.