Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

– В подвале скопились пострадавшие. Не сказать, чтобы очень тяжелые, но почти у всех осколочные ранения. Бинты закончились, воды тоже нет. Знаешь, как в таких условиях столбняк развивается?

– Не знаю.

– Осколок грязную одежду пробивает, промыть нечем. Не успеешь оглянуться, у человека мышцы сводит, сердце отказывает. Все, каюк!

– Хватит пугать, грамотей хренов! – разозлился Шмаков. – В Средней Азии нагляделся?

– Там редко такое случалось. Горячей пылью раны залепляли, а зимой не воевали. Как насчет воды?

– Никак, посылать некого.

Спустя полчаса ротный собрал командиров взводов и отделений. Сидел вместе с нами и Тимофей Анкудинов, неофициальный предводитель наших доморощенных снайперов. Прицельный винтовочный огонь хоть в какой-то степени сдерживал осмелевшего врага. Молчали наши гаубичные батареи за Волгой, скорее всего, их бомбили. Шмаков нервничал и злился одновременно.

– Обстановку сами знаете, в доме ничего не высидишь. Уже ни одного безопасного уголка, кроме подвала, не осталось.

В подтверждение его слов одна за другой взорвались несколько ружейных гранат. Их выпускали из глубины котельной, не приближаясь к окнам, чтобы не попасть под винтовочные выстрелы отделения Анкудинова.

– Мелкие, а такие вредные, – сказал Шмаков.

– У вас хоть подвал есть, где прятаться, – жаловался Грицевич, – а у меня, смешно сказать, когда обстрел начинается, бойцы в норы, как селедки, набиваются, сапоги в несколько слоев торчат.

Слова белоруса никому не показались смешными. Час назад из развалин приковыляли четверо бойцов его взвода, раненные влетевшей в нору миной. Слабенькая в открытой степи 49-миллиметровая мина натворила дел, изрешетив осколками ноги. Сапоги пробило, словно зарядом дроби, каждому из бойцов досталось не меньше десятка мелких осколков. Раненые лежали в подвале, где уже не оставалось места, а дядя Захар с двумя санитарами не успевал оказывать всем помощь.

Условия городского боя диктовали свои законы, здесь некогда было оглядываться на высокое начальство. Командир роты Шмаков принял решение, исходя из конкретной обстановки:

– Через полчаса будем штурмовать котельную.

Младший лейтенант из Казани удивился, почти испугался. Не за свою жизнь, он был готов немедленно драться. Но за сутки с небольшим он потерял половину взвода, на его глазах добивали раненых, а сейчас нам не давали даже стрелять. Совсем недавно, закончив училище, взводный справедливо полагал, что такое серьезное дело, как атака, требует основательной подготовки, артиллерийской поддержки, согласований с начальством и соседями. Здесь никакой подготовкой и близко не пахло. Ротой командовал такой же младший лейтенант, который нигде не учился и вообразил себя полководцем. Какой штурм, если даже в доме не спрячешься! Примерно такие мысли читал я в глазах младшего лейтенанта из Казани.

– Успокойся, – шепнул я, – ротный знает, что делает.

Именно в эту минуту появился комиссар батальона. Далеко не каждый рисковал прийти к нам днем. Как позже я узнал, комиссара подгоняли обида и самолюбие. Комбат Рогожин, раздраженный неопределенностью, разгонял по ротам штабных офицеров. На глаза ему попался комиссар, вернее, замполит, согласно новому уставу.

– Не надоело за мной следить? – крикнул Рогожин. – Сходи, что ли, в третью роту, они атаковать готовятся, а политрук еще месяц назад погиб.

Комиссар медлил, а безжалостный комбат добивал его на глазах всего штаба.

– Боишься? Здесь, конечно, спокойнее бумажки писать.

Комиссар так расстроился, что не прихватил по своей давней привычке газеты и дурацкие брошюры с описанием сказочных подвигов красноармейцев. Зато в его полевой сумке оказался запас отличных папирос «Эпоха», которыми он с нами поделился.

– Будем атаковать, товарищ комиссар, – вежливо, но твердо заявил Шмаков.

Он напряженно ожидал обычной руководящей болтовни, ненужного вмешательства в свои планы. Ведь начальство всегда выпячивает свое особое мнение. Но ничего не произошло. Расстроенный комиссар смял недокуренную папиросу и заявил:

– Командуйте, товарищ Шмаков. Я пойду в атаку, как рядовой политработник.

Мы сообразили, в чем дело. Рогожин в очередной раз закусил удила. Но черт с ними, штабными спорами. Главное, нам не мешают, а помочь никто не в силах. Надеемся только на себя. Комиссар тем временем вытащил из кобуры наган, крутнул барабан и внимательно оглядел нас.

– Может, винтовку взять? – озабоченно спросил он. – В атаке удобнее винтовка, не так ли, товарищ Шмаков?