Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

– Говорят, когда-то купцы гору выкупили и отдали погорельцам.

– Добрые у вас купцы.

– Какие есть. Место не очень привлекательное, песок да овраги. Сильно не разорились.

– Хорошее место, – возразил я. – Весь город видно.

Чудесный выдался вечер. Волга огибала центр города огромной подковой, гудели пароходы, виднелись фигурки рыбаков. В соседнем дворе играл патефон. Я с трудом одолел порцию риса с рыбой, съел грушу и сонно размышлял ни о чем. Хорошо подвыпивший отец Сани Тупикова спорил с младшим лейтенантом, как дальше повернется война. Оба считали, Россию фрицам не одолеть, однако не понимали друг друга и вели бестолковый спор в одном направлении. Дядя Захар предложил выпить еще, с ним согласились. Саня, увидев, что я дремлю от сытости, предложил прогуляться.

– Смотри, на патруль не нарвись, – предостерег младший лейтенант. – Иначе завтра не пополнением будем заниматься, а тебя выручать.

– Какой патруль, – засмеялась мать Сани, тоже выпившая за компанию с мужиками. – У нас деревня посреди города, все свои.

Автомат и нож я оставил и отправился с Саней гулять. Вспомнил старшего брата Степана в июньскую ночь сорок первого года. Нет уже брата и нет многих моих товарищей. Где-то в балке стоит на переформировке батальон, на Дону идут бои, а здесь тишина.

На импровизированных танцах под гармонь задержались часа на два. Саню здесь все знали, действительно, одна деревня. Не запомнил имя девушки, которую пошел провожать. Долго стояли возле ее дома, затем целовались, сидели на скамейке, и я хвалился непонятно зачем. Затем меня позвал Саня, и мы вернулись в дом. Восточная сторона неба за Волгой уже светлела, начиналось новое утро.

После короткого сна позавтракали. Мать Сани набила продуктами сумку и, провожая сына, плакала. В Студенческих казармах долго провозились с документами. Исчезли двое отобранных ребят, возможно, передумали за ночь. Искать их мы не собирались. Паренек с широким лицом проговорился, что у него плоскостопие. Захар Леонтьевич насторожился.

– Ну-ка, покажи ногу.

Долго мял ступни, затем обернулся к младшему лейтенанту.

– Раньше таких не призывали.

– Что, совсем ходить не сможет?

– Пятки расшлепает в наших ботинках или сапогах. Ему мягкая обувь нужна, так ведь, парень?

Паренька звали Женя Кушнарев. Он недавно закончил десять классов, его забраковала медкомиссия военного училища, теперь он ожидал решения младшего лейтенанта, глядя на нас внимательными серыми глазами.

– Возьмите, я смогу ходить. Борьбой целый год занимался, разряд имею.

Похожего на медвежонка косолапого Женю из списка не исключили. Шмаков редко ошибался в людях. Кушнарев, умный рассудительный парень, станет хорошим бойцом.

Нам со скрипом выделили еще пять новобранцев, мы вывели группу на улицу и зашагали к вокзалу. Шел третий час дня.

Сотни немецких самолетов уже летели в сторону города, делая круг и заходя с востока. Наши пути пересекутся в центре Сталинграда.

Удивительно, но воздушную тревогу не объявили. Люди слышали гул машин, задирали головы, однако ничего не понимали. Засекреченность информации сыграла плохую шутку. Тогда мало кто знал, что немцы обосновались на левобережном плацдарме Дона, и еще меньше люди догадывались, что с этого плацдарма, расположенного на кратчайшем расстоянии от Сталинграда, идут танки. Все обрушилось в один день: и налет массы бомбардировщиков, и танковая атака. Но если танки выйдут к Волге севернее Сталинграда в четыре часа дня, то самолеты с крестами обрушили свой груз немного раньше.

Сирены воздушной тревоги завыли с опозданием, «Юнкерсы» и «Хейнкели» уже делали боевой заход.

– Ложись! – кричал Шмаков, но до ребят не доходил внезапный поворот событий.

Смешав строй, они смотрели в небо. Мы стали укладывать их на траву. Кто-то побежал, я догнал его и заставил лечь. «Ну, вот и дождались», – подумал я, вспоминая, как было тихо вчера. Затем грохнуло во многих местах сразу, и августовский день уступил место красноватым сумеркам.

Пятиэтажный дом в двухстах метрах от нас стал распухать, словно резиновый. Очень короткий момент, когда кирпич еще не рассыпался глыбами, а продолжал сопротивляться ударной волне. Стало по-настоящему страшно, еще более страшным казалось закрыть глаза. Ведь приговоренные к смерти срывали повязки не от великой храбрости, а потому, что вдвойне тяжелее ждать последнего удара, не видя его.

Стены пятиэтажки начали рассыпаться, верхняя часть взлетела, закувыркался шифер. Кирпич разлетался в разные стороны, увесистый обломок шлепнулся на траву совсем недалеко от нас. Не выдержали нервы сразу у нескольких ребят из группы. Кого-то мы успели задержать от бессмысленной беготни. Двое призывников, пригнувшись, бежали по асфальту, каждый выбрал свое направление, затем они развернулись и кинулись навстречу друг другу. Оба исчезли в клубах дыма.