Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Авиации, чтобы бомбить все полосы обороны, у фрицев не хватало, поэтому наши окопы пока не трогали, видимо, решили оставить обороняющихся без управления. В какой-то степени это удалось. Хлынули прочь многочисленные обозы, причем беспорядок оказался полнейшим. На военных бричках увозили не только барахло, но и боеприпасы, которые бы очень нам пригодились. Особое возмущение вызвал спешный вывоз нескольких тяжелых гаубиц, каждую тащили шесть лошадей. Неужели мощные орудия созданы для того, чтобы таскать их с места на место? Возможно, для них не оставалось снарядов, а скорее всего, пушкари боялись, что не смогут выскочить со своими гаубицами из очередного окружения. Полевая артиллерия оставалась в своих окопах и приняла на себя удар немецких танков.

Им не удалось прорваться с такой легкостью, как это случилось на моих глазах у речки Чир. Два подбитых танка остановились на расстоянии метров шестисот от нас. Они не горели, просто стояли, один вел огонь с места. Остальные танки разворачивались и уходили в сторону. Все происходило очень быстро, как на шашечной доске. Ход вперед, разворот, и вот машины, поднимая пыль, куда-то неслись, уменьшаясь до размеров спичечного коробка. Зловещая рокировка завораживала. Пологий курган, на котором находились окопы, вряд ли станет препятствием для танков. Коробочки с крестами исчезли, а лейтенант Кравченко крикнул мне:

– Держи отделение! Сейчас пойдут.

Окопы располагались с интервалом пять-шесть метров, иногда ближе. Некоторые бойцы еще вчера соединили ячейки узкими ходами сообщения глубиной по колено. Устав предписывал рыть одиночные стрелковые ячейки, а нас учили чаще менять позиции. Чтобы устранить это противоречие, копали ходы сообщения. Из-за твердого известнякового грунта на высотах часть бойцов рыли двойные ячейки. Призыв держать отделение я воспринял как большое доверие и побежал вдоль окопов, крича бойцам невразумительное:

– Десантники… быть готовым к отражению атаки! За…

Наверное, хотел сообщить что-то еще умное и нужное, но мою бестолковую беготню прервал короткий треск. Снаряд взорвался, едва коснувшись почвы. Я не слышал орудийного выстрела и шелеста летящего снаряда. Просто столб известнякового крошева, толчок сжатого воздуха – и мгновенная острая боль в правой руке. Затем увидел танк, стрелявший в нашу сторону. Меня втащил, вернее, сбросил в свой двойной окоп бронебойщик Ермаков. Втроем в нем было не развернуться, зато Ермаков вместе с Ваней Погодой быстро перевязали руку. От вида крови замутило, а сама рана показалась безобразной, словно проткнули штырем. Из выходного отверстия толчками выдавливалась кровь, она проступала сквозь бинт, но разглядывать руку уже не оставалось времени.

Танки двигались сразу с двух сторон. С правого фланга вдоль линии окопов и прямиком в лоб. Хлопали наши и танковые пушки, вели огонь из пулеметов и винтовок. Я рвался куда-то снова бежать, командовать, меня удерживал Ермаков.

– Сиди здесь, глянь, что творится.

Творилось следующее. Три танка на правом фланге с маху раздавили пушку, они бегло стреляли и накрывали гусеницами окоп за окопом. В разные стороны разбегались люди, некоторые падали. Но ведь такое я уже видел возле Чира, когда немцы раздавили и разогнали пехотные роты. Неужели события повторяются?

– Почему не стреляешь? – крикнул я Ермакову.

Бронебойщик медлил, затем растерянно проговорил:

– Далеко, не возьмешь.

Танки, двигавшиеся вдоль линии окопов, остановила артиллерия. Возможно, снаряды повредили машины, и они отошли. Зато прямо на наши ячейки неслись два угловатых танка с короткоствольными орудиями и непрерывно стреляли. Позади нас хлопали такие же короткоствольные полковые пушки. Снаряды летели над окопами. Один танк подбили, второй взбирался по склону, следом двигались бронетранспортеры и пехота. Танк подорвался на мине, запутался в собственной гусенице, но продолжал стрелять из пушки и пулеметов. Огонь велся с большой интенсивностью, страшно было высунуться. Все же я поднялся и увидел, что оба полковых орудия на деревянных колесах молчат.

Ермаков и Погода сидели съежившись. Стало еще страшнее, продолжали движение бронетранспортеры, перебежками приближалась пехота, а недобитый танк огрызался в нашу сторону огнем, как по мишеням на полигоне. От большого отчаяния я схватил ПТРД (противотанковое ружье Дегтярева) и выстрелил. Отдача едва не вышибла его из рук, куда улетела пуля, не знаю. Мое вмешательство отрезвило Ермакова, он отпихнул меня и открыл огонь. Рыжий помощник подавал патроны.