Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит

– Ну?

И столько в этом коротком «Ну?» было твердости и надежды исполненного приказа и долга, что Новиков даже сглотнул невольно предательский комок у горла. Он молчал, словно парализованный, и старший лейтенант вынужден был повторить:

– Ну? – и, видимо, почувствовав что-то неладное, прищурился на своего напарника. – Чего молчишь? Докладывай!

Новиков вдруг почувствовал, как у него дрогнули губы, и он только-то и смог выдавить из себя:

– Я…

И замолчал, судорожно сжав челюсти.

– Ты… ты что… упустил его? – почти беззвучным шепотом произнес Тукалин, и его обветренное лицо стало белым, как сахар рафинад из офицерского пайка.

Отрицательно качнув головой, Новиков сморщился, словно от страшной зубной боли. Надо было что-то говорить, но он только пробормотал едва слышно:

– Если бы упустил…

Теперь уже Тукалин как на безнадежного больного смотрел на напарника. И действительно, что может быть хуже того, что ты упустил единственное на сегодняшний день звено цепочки, которая могла бы вывести на резидента. Однако в словах лейтенанта, как и в его поведении, было нечто такое, что подсказывало паскудно-предательскую правду о полном провале, и он, почувствовав вдруг, как лобовую часть заполняет невыносимая боль – последствие недавней контузии, только и смог произнести:

– Ты можешь сказать, что случилось?

И вновь Новиков сглотнул подступивший к горлу комок.

– Он, я имею в виду связника… короче, угодил под машину. Насмерть.

Ничего подобного Тукалин даже представить себе не мог и какое-то время стоял ошеломленный, пытаясь хотя бы уразуметь сказанное лейтенантом. Понятно было одно: действительно произошло нечто страшное и, возможно, даже непоправимое. И тут же кольнула мысль: не ушел бы радист. Оторвавшись взглядом от лейтенанта, нашел среди мужиков уже примелькавшийся укороченный тулупчик из стриженой овчины и, уже несколько успокоившись, приказал:

– Докладывай!

…Когда окончательно уничтоженный гробовым молчанием Тукалина Новиков закончил свой сбивчивый рассказ о том, как он невольно засветился и замельтешивший психопат-связник попытался перескочить дорогу, чтобы скрыться то ли в запутанных проулках, то ли в более густой толпе горожан, угодив по своей собственной дурости под машину, Тукалин издал какой-то грудной звук, более похожий на стон раненой лошади, и, почти не разжимая губ, произнес:

– Ты хоть понимаешь, что нам теперь грозит?

– Почему это – «нам»? – вскинулся Новиков. – Ты-то здесь ни при чем! Я виновен, мне и отвечать.

– Дурак! – подвел черту Тукалин, и его лицо исказила кривая усмешка. – Он, видите ли, один виноват, ему и отвечать. Я – старший группы, и я конкретно отвечаю за выполненное задание. А соответственно…

Новиков опять было вскинулся, пытаясь доказать что-то свое, но Тукалин даже не стал его слушать:

– Короче так, лейтенант! Кончаем этот бесполезный треп и возвращаемся в Ужгород. Судя по всему, с минуты на минуту должен подойти поезд. В вагон, куда заберется наш подопечный, не соваться. Вполне возможно, что он срисовал личности тех мужиков, что коптились с ним в товарняке, да и мой портрет не оставил без внимания. И в то же время упускать его из поля зрения мы не должны. Не исключено, что у него в плане не одна только встреча со связником и он намерен встретиться еще с кем-нибудь, но уже возвращаясь в Ужгород. Надеюсь, всё понятно?

Истерзанный виной, Новиков хотел было сказать – а как же быть со связником, может быть, даже устроить засаду в той больнице, куда его отвезла крытая машина с красным крестом по брезенту, но, подняв глаза на старшего лейтенанта, только кивнул головой и бесцветным голосом произнес:

– Понятно.

В Ужгород возвращались на крыше переполненного вагона, в который каким-то образом смог ввинтиться Стефан Драга, и только когда спустились с крыши вагона на отремонтированную платформу забитого товарняками с военным грузом Ужгорода и «проводив» Драгу, направили свои стопы к особняку, в котором расположилось ведомство начальника войск по охране тыла фронта, молчавший до этого Тукалин неожиданно остановился и, попридержав лейтенанта за руку, негромко произнес:

– Значит так, лейтенант! Слушай сюда и запоминай. Никакого самобичевания с твоей стороны. Ясно? Докладывать буду я. Тебе же рот открывать только в тех случаях, когда спросят о чем-нибудь конкретном. Врубаешься, надеюсь? Вот и хорошо, – не дожидаясь утвердительного ответа, подвел черту Тукалин. – А теперь вытри сопли и вперед на ковер.