Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит

– Братушки!..

Кивнув Волку, чтобы открывал все камеры подряд, Андрей в какой-то момент усомнился было в правильности своих действий, но тут же успокоил себя. Случись подобное до войны, добравшиеся до тюремных ключей зэки обязательно пооткрывали бы все камеры, чтобы тем самым сбить со следа погоню.

А коридор уже наполнялся гулом голосов, кто-то из мешочников пытался целовать руки Кресту, за что тут же схлопотал по шее. Народ ждал, когда же им откроют обитую железом дверь, за которой начиналась воля, однако еще оставалась одна камера, замок которой не желал поддаваться ключу. Однако Волку все-таки удалось провернуть ключ в замочной скважине, но, к его великому удивлению, камера встретила своих освободителей напряженным молчанием.

– Ну, чего расселись? – нарочитым баском громыхнул Мося. – Бегите, пока вохра не всполошилась.

– Это для тебя они вохра, а для нас… – отозвался из камеры чей-то голос с хрипотцой. И тут же: – Куда бежать-то, дубина ты стоеросовая? Тем более без документов. Не сегодня, так завтра опять загребут и судить уже будут по строгому счету.

– А щас-то тебя за что судить будут, фраер ты копченый? – обиделся на «стоеросовую дубину» Мося. – Может, ты думаешь, что тебя в клеть заперли только для того, чтобы тебе, ишаку, медальку на жопу навесить?

– Зачем же «медальку»? – все также рассудительно отозвался тот же голос с хрипотцой. – Каждому свое корячится. Но меньше того, что будет за побег.

Прислушиваясь к доводам собранных в этой камере солдат, Бокша невольно усмехнулся. Здесь ждали своей участи те, кто мог еще заслужить прощение и хоть как-то искупить свою вину, и этот хрипучий «адвокат» был совершенно прав, отказавшись за себя и за всю камеру от побега.

Поймают – расстреляют. Таков закон военного времени.

– Так что, запереть, что ли, вас, козлов? – скривившись в язвительной ухмылке, произнес Мося.

– Закрывай, браток, закрывай.

Говорить более было не о чем, и Бокша подал команду подаваться на выход.

Заглянув в помещение для охраны и забрав с собой ящик американской тушенки и три буханки хлеба, что лежали на столе, Андрей приказал открывать дверь, и толпа мешочников и воришек ломанулась в проем, едва не затоптав своих освободителей.

Теперь надо было бесшумно уходить из города, пока арестованных не хватилась военная комендатура. Поймают – даже на допросы время терять не будут – расстреляют на месте. В этом Андрей Бокша даже не сомневался.

Предварительно изучив документы раздетых до нижнего белья охранников и переодевшись в их форму, Бокша, Крест, Шайтан и знатный в недалеком прошлом карманный вор Сергей Торопчин, Писка, получивший свое погоняло за то, что самолично затачивал до бритвенной остроты монеты, которыми вспарывал сумочки и карманы своих жертв, без каких-либо приключений добрались до железнодорожного вокзала. Оный вокзал даже в этот поздний час был забит людьми, и Бокша приказал выдвигаться в тупиковую часть перрона – подальше от глаз вездесущего патруля. Тукалин еще загодя предупредил их, что порожняк на Мукачево будет не раньше трех часов ночи, так что время еще было, и вечно голодный Антон Жильцов, поимевший, видимо, свою кличку не только за татуировку, но и за то, что вечно хотел есть, предложил подкрепиться «вторым фронтом».

Порезав две буханки хлеба на большие ломти и густо намазав их аппетитно пахнувшей американской тушенкой, они уже дожевывали, запивая водой из фляжек, привычные солдатские бутерброды, изредка перебрасываясь репликами типа «Теперь уж точно по червонцу на брата схлопочем», «Да? А вышак поиметь не желаете, гражданин Мося?», как вдруг молчавший до этого Писка смачно отрыгнул, проглотив последний кусок, и негромко произнес:

– Слушай, командир, – он с первого дня знакомства величал Андрея командиром, – а ведь нас с той ксивой, что на кармане, уже завтра утром всех повяжут. – И пояснил для остроты ощущений: – Сразу же, как только наш побег вскроется и по всем станциям будет дана телефонограмма о задержании таких-то и таких-то, причем трое вообще без документов.

– А что, у нас есть какой-то выбор? – насупился Бокша, который и без напоминания Писки догадывался о всех неприятностях, которые будут поджидать их и завтра, и все последующие дни, до тех самых пор, пока они не обзаведутся вполне надежной ксивой.

– Есть.

– Так колись! – насторожился Крест. – Чего ж ты молчишь, как пахан на допросе?

– Рафик, – повернулся к Шайтану Писка, – ты же, кажется, в прошлом карманами тоже не брезговал?