Владимир Першанин - Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Раненых перевязали, куда-то отправили. Полуторка догорала, распространяя запах резины и паленого мяса. Лейтенант в полушубке лежал, свесившись с подножки. Тело выгибало жаром горевшего бензина, затем головешкой свалилось возле остатков машины.

Дали команду заводить моторы, и мы выдвинулись километра на три южнее Фастова. Здесь, недалеко от дороги, копали в сосняке капониры. Впереди цепочкой растянулся противотанковый дивизион ЗИС-3 и пехотный полк. Немецкие танки пошли в атаку, но, угодив под сильный огонь, отступили. Хорошо знакомый Т-4 с длинной пушкой и броневыми экранами горел метрах в пятистах. Время от времени в него всаживали снаряд, пока он не превратился в груду железа. Мы поняли, что это была разведка.

В капонирах простояли всего одну ночь, затем батальон перекинули на левый фланг. Здесь пришлось драться всерьез. Снова атаковали танки. В основном Т-3 и Т-4 при поддержке гаубиц. Против них действовали «сорокапятки». Они подпускали танки метров на четыреста, делали несколько выстрелов, и расчеты отбегали, так как пушки были уже на виду. Вскоре «сорокапятки» смешали с землей, но и на поле застыли несколько немецких машин. Танки и тягачи под прикрытием дымовой завесы тащили в тыл поврежденные панцеры.

В этот момент нам приказали нанести удар. Бой шел в дымовой завесе. Мы подожгли тягач, а подбитый танк с исправным орудием всадил снаряд в машину моего крестника Вани Ярославцева. Лейтенант кое-как вывел подбитую машину. Фрицы не хотели отдавать нам свои поврежденные танки и вели плотный огонь. Нас было больше, батальон наступал полукольцом. Здесь я впервые столкнулся с самоходной гаубицей «веспе». В нас полетели издалека трассирующие снаряды. Калибр их был 105 миллиметров, и одним из первых выстрелов была сразу подожжена «тридцатьчетверка».

Атака продолжалась, несмотря на потери. Нашему экипажу везло на тягачи. Мы разбили прямым попаданием гусеничный тягач, потом вступили в поединок с Т-4. Обменялись несколькими выстрелами, кажется, попали, однако, обвешанный броневыми экранами и звеньями гусениц, танк сумел уползти. Немцы отступали, по рациям звучало молодецкое: «Вперед! Бей фашистов!» Мы поднажали и у опушки леса нарвались на плотный огонь противотанковых пушек и самоходных гаубиц «веспе». Не знаю, чем бы все кончилось, но нас поддержал батальон Успенского и несколько самоходок СУ-152.

Слава Февралев разбил удачным выстрелом колеса «веспе». Гаубичный ствол смотрел прямо на нас. Легостаев бестолково строчил из курсового пулемета, Гусейнов рывками сдавал машину назад, мешая мне целиться. Все же я просадил массивную рубку «веспе», а ответный снаряд самоходки прошел мимо. Гаубица еще шевелилась, но перезарядка массивного орудия требовала времени. Кибалка кидал в казенник бронебойные снаряды, как жонглер, а я выпускал их один за другим.

Взрыв вынес крышу и боковину рубки «веспе», отбросив в сторону два мертвых тела. После боя мы рассмотрели новую немецкую штуковину. Броня оказалась так себе, зато калибр ствола представлял серьезную опасность. Бронебойными снарядами «веспе» были уничтожены две «тридцатьчетверки», экипажи погибли почти целиком.

До середины ноября мы вели бои, переходя от наступлений к обороне. Большинство частей 38-й армии 1-го Украинского фронта понесли сильные потери. Передний край к тому времени проходил на нашем участке километрах в пятнадцати южнее Фастова. Тринадцатого ноября правым крылом нашей 38-й армии был взят Житомир, но дальнейшее продвижение прекратилось. Житомир находился практически на линии фронта, а мы не дошли всего 20 километров до города Белая Церковь.

Бригаду отвели на переформировку. В сосновом лесу выкопали землянки, капониры для техники, щели для укрытия людей. Мою машину сразу отправили на ремонт. Кроме разбитой командирской башенки и перископа, у нас вышла из строя от сильных толчков рация, подтекали соединения. Если Кибалка и Легостаев отдыхали, точили лясы и выжаривали вшей, то механику-водителю приходилось каждое утро вставать затемно и шагать за три километра в ремонтную бригаду.

Офицеров в покое не оставляли. Сначала я подробным донесением доложил об обстоятельствах потери на Букринском плацдарме двух своих «тридцатьчетверок» и гибели шести человек из экипажей. Сомневаюсь, что кто-то всерьез был озабочен потерями, штабам требовалась бумажная пища. Кроме того, раза два в день нас собирали на различные совещания.