Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Точно не могу сказать. Сейчас спросим у Горна.

Заведующий отделом культуры немного растерялся, услыхав, что руководитель городской организации СЕПГ интересуется завтрашним мероприятием, и обещал немедленно представить исчерпывающую информацию.

Горн вышел из кабинета Михаэлиса в смятении. Присутствие Дальгова на чтении пьесы не входило в его планы. Он с минуту подумал, потом позвонил секретарю Михаэлиса и попросил передать господину Дальгову интересующие его сведения.

Сообщение Горна было лживым: он нарочно указал неверное время, с таким расчётом, чтобы Дальгов опоздал на два часа. Потом можно будет всё свалить на секретаря.

А Дальгов и Михаэлис долго беседовали в тот день.

— Да, дорогой друг, — говорил бургомистр, — больше всего меня удручает, что Германия разорвана на части. На всех собраниях, во всех разговорах мне приходится слышать один и тот же вопрос: «Когда наша страна будет единой?» Мне кажется, что я и сейчас, сидя вот здесь, с тобой, слышу тяжкие стоны всего немецкого народа, всей страны, разрезанной на куски зональными границами.

— Не будем унывать, старина! — ответил Дальгов, положив товарищу руку на плечо. — Мы своего добьёмся. Главное — у нас хорошие друзья. Тебе никогда не приходилось думать о величии этих людей? Немцы причинили столько горя их стране, нанесли ей такие ужасные раны, а они пришли к нам как истинные освободители. — Дальгов внимательно посмотрел на Михаэлиса. — Да, это настоящие друзья! — добавил он.

Голос его звучал горячо и убеждённо. Сейчас Макс Дальгов уже не думал о манящем призвании артиста. Сейчас это был политический деятель, человек, взваливший на себя нелёгкое бремя заботы о будущем своей родины.

И Михаэлису показалось, что Макс неожиданно вырос, что ему уже тесно в этой комнате, будто каждый жест его, каждое слово находят прямой и немедленный отклик в сердцах идущих за ним людей.

Да и сам Дальгов вышел от Михаэлиса обновлённым. Хотелось работать, в каждом мускуле он чувствовал силу.

Он опять взглянул на часы, на огромный чёрный циферблат ратуши, почему-то снова вспомнил Эдит Гартман и улыбнулся. «Да, пора уже этим большим золотым стрелкам отсчитывать время, которое работает на нас…» — подумал он.

Руководитель отдела культуры магистрата точно выполнил распоряжение Гильды Фукс. Одного упоминания имени Зандера было достаточно, чтобы господин Горн стал послушным, как овечка. По указанию штурмбанфюрера, он не пригласил на чтение пьесы никого из артистов театра. Сам он тоже не решился присутствовать. Гильда, впрочем, на этом и не настаивала. Достаточно того, что там будут Штельмахер, Пичман и Янике.

Для Любы Соколовой время в этот день тянулось нестерпимо медленно. Она позвонила заведующему отделом культуры. Да, да, ровно в восемь у него в кабинете. Сам господин Горн просит его извинить: у него тяжело заболела жена. Он назвал фамилии известных театральных деятелей, которые будут обязательно. Всё пройдёт чудесно, и фрау капитан может не сомневаться в полном успехе.

Без десяти восемь Люба вошла в кабинет Горна. Возле стола сидел Штельмахер и задумчиво пускал изо рта круглые, ровные колечки дыма. Увидев Любу, он вскочил, засуетился, стал низко кланяться. Любе даже показалось, что он, того и глади, переломится: долговязый Штельмахер в поклоне сгибался почти до пола.

Потом появились, как всегда вместе, Пичман и Янике. Когда стрелки часов показывали ровно восемь и Штельмахер, решив, что никто уже больше не придёт, предложил начинать, в комнату вошла Эдит Гартман.

Штельмахер осёкся и сразу умолк. Остальные тоже были крайне удивлены, но и виду не показали.

Эдит чувствовала себя неловко. Она отказалась от стула, услужливо пододвинутого Штельмахером, отошла к окну и, как бы подчёркивая свою обособленность, села на подоконник.

Люба хотела было предложить ей место поближе, но, взглянув на актрису, решила её не беспокоить. По лицу Эдит Гартман было видно, что она глубоко взволнована.

Эдит и сама не могла понять, что её так тревожит. Ведь она не брала на себя никаких обязательств. Каждую минуту она могла уйти так же свободно, как и пришла. Но беспокойство Эдит лишь усилилось, когда она оглядела собравшуюся здесь компанию. Эти люди имели весьма сомнительное отношение к театру. Если они берутся ставить советскую пьесу, то это по меньшей мере странная затея.

Люба Соколова устроилась в кресле, в котором днём восседал сам господин Зигфрид Горн, слушатели расселись вокруг стола, и чтение началось.