Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Собирали большие ножницы, часть прокатного стана. Тяжёлые, закалённые ножи будут резать раскалённую сталь легко, как густое тесто. Максим Сергеевич ясно представил себе эту картину и улыбнулся от удовольствия.

Он простоял за колонной, наверное, с полчаса и отметил про себя, что всё это время руководил бригадой Железняк. Степан Хоменко работал в стороне, регулируя ножи, а командовал Иван, и бригада слушалась его. К этому стоило приглядеться, и Максим Сергеевич не спешил выходить из своего убежища.

Хоменко начал командовать, лишь когда дело дошло до проверки взаимодействия всех узлов сложной машины. Эта работа требует самой высокой квалификации, большого опыта, и Степан организовал её быстро и ловко. Но как только начался обычный текущий монтаж, когда нужно расставить второстепенные детали по местам, подтянуть болты, зашплинтовать гайки, он снова отстранился от командования, и снова в цехе зазвучал уже по-мужски устойчивый баритон Ивана.

«Ловко! — восхищённо отмечал Половинка, — Смотри ты. какой бригадир растёт! Как же я этого раньше не замечал?»

Он вышел из-за колонны и поздоровался с друзьями, которые сразу обступили его. Радость была искренней, непринуждённой — все любили старого бригадира. Половинка хорошо почувствовал это, и на глаза его навернулись слёзы.

— Вот хорошо, — говорил Хоменко, — приступайте, Максим Сергеевич, а то у меня это бригадирство уже в печёнках сидит.

— А дела вроде неплохо шли, — сказал Половинка. — Тебе сам бог велел бригадиром быть.

Хоменко замахал руками.

— Моё дело — точная механика, пусть кто помоложе выдвигается. — заявил он, посмотрев на Железняка.

Максим Сергеевич перехватил этот взгляд, тоже взглянул на Ивана и ужаснулся. То, что издали он принял за обыкновенные масляно-грязные пятна на лице, вблизи оказались большими синяками.

— Что с тобой? — спросил Максим Сергеевич. — Кто это так размалевал твою фотографию?

— С поезда упал, — опустив глаза, глухо ответил Иван. — Неудачно спрыгнул… Из Святогорска ехал…

— Давно ли это случилось?

— В субботу.

— Они с этим поездом, должно быть, дивчину не поделили, — весело поглядывая на Железняка, заметил Маков.

— Иди ты знаешь куда!.. — отмахнулся Иван. — У тебя одни девчата в голове.

Максим Сергеевич переменил разговор. Объяснение насчёт падения с поезда было явно выдумано, но доискиваться истины старый бригадир сейчас не хотел — со временем всё само всплывёт.

Он пришёл домой задумчивый, но весёлый. Вошёл в комнату Любови Максимовны, нежно поцеловал дочку в щёку и стал рассказывать о своей бригаде, а больше об Иване, не замечая, как это раздражает дочь. Особенно вскипела она, когда отец восхищённо объяснял, как руководит бригадой молодой слесарь, как слушаются его рабочие.

— Все они такие, Железняки, — сверкнув глазами, сказала она. — Только отпусти вожжи, так и понесут. А не доглядишь — и на шею сядут.

Максим Сергеевич, стараясь понять настроение дочери, внимательно взглянул на неё, но не смог ничего отгадать.

— Давай обедать, — сказала дочь и, не ожидая ответа, пошла на кухню, загремела там посудой.

Максим Сергеевич только пожал плечами и сел за стол. Не мог же он знать, что произошло в тот субботний вечер.

Семён Климко, идя к Матюшиной, не думал о святой и чистой любви. Наоборот, он точно знал, зачем идёт к этой грубовато красивой и откровенной в своих желаниях женщине. Но появление смешного, наивно влюблённого юноши всё осветило новым светом. В этом свете Климко увидал и себя и Любовь Максимовну, и картина показалась ему отвратительной. Он молча посмотрел на Матюшину, которая всё ещё смеялась, потом подхватил на руки бесчувственного Ивана и пошёл к выходу.

Боксёр вынес отяжелевшее тело Ивана на площадку и осторожно опустил на прохладный бетон. Потом взглянул на Любовь Максимовну и так же молча, боясь сорваться, быстро, не оглядываясь, пошёл по лестнице вниз.

Сначала Матюшина растерялась. Куда пошёл Климко и почему он не возвращается? Может, за доктором?

Но эти мысли сразу исчезли, и Любовь Максимовна поняла всё. Она подбежала к перилам площадки, взглянула вниз, где ещё виднелась стройная фигура Климко, и крикнула:

— Семён!

Всё вылилось в этом крике — и раздражение против Ивана, и злоба на пренебрёгшего ею человека, и непрощаемая женская обида. Лучше бы избил её Климко, чем вот так, молча, даже не взглянув на прощание, ушёл.

— Подлец! — прошептала Матюшина, услышав внизу стук хлопнувшей двери.