Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Юноша не нашёлся, что ответить на слова Матюшиной. Несколько минут они молча шагали рядом, не глядя друг на друга.

Немного погодя Матюшина спросила:

— Дома всё в порядке?

— Да, — кивнул Железняк.

— Андрейка не балуется?

— Нет.

— Маринка, верно, скоро замуж выскочит?

— Не знаю.

— А тебе не трудно с ними?

— Нет.

Вот воистину разговорчивого компаньона бог послал!

— А я вам и не навязываюсь в компаньоны.

— Ну, не злись, не злись, я совсем не хотела тебя

обидеть.

— А вы мне ничего особенного не сказали. Одну чистую правду, что мне ещё расти нужно…

— Это, дорогой мой Иван Павлович, могу вам гарантировать, — насмешливо сказала Матюшина. — И не спеши, успеешь. Годы — это единственное, что от тебя наверняка не убежит, даже если бы ты этого захотел. И ты любить будешь, и тебя будут. Всё успеешь!

Голос её вдруг изменился, пропали вызывающая дерзость и резкость, вместо них появились нотки непривычной грусти. Не Железняка, а самоё себя старалась утешить Любовь Максимовна.

И сразу же, словно хорошо настроенная струна, отозвался на эту перемену Иван. Утих поток злости, и в глубине сердца снова ожило чувство, ясное, нежное, прозрачное. Юноша несмело взглянул на Матюшину, и она показалась ему в этот момент такой красивой, такой хорошей, что захотелось остановить её и тут же, сейчас, сказать: «Я люблю тебя всем сердцем и готов умереть за тебя! Я никого в жизни не буду больше любить!»

Но он сдержал себя, не остановил её и ничего не сказал, только пошёл немного быстрее и чуть впереди Матюшиной, чтобы она не могла видеть его лицо. Через несколько минут они уже стояли на площадке третьего этажа, перед своими дверьми. Железняк хотел отдать сумку, но Любовь Максимовна скомандовала:

— Неси сюда! — и открыла дверь.

Иван вошёл в хорошо знакомый коридор.

— Сюда отнеси, Ваня! — попросила Матюшина.

Он отнёс на кухню тяжёлую ношу и уже хотел идти домой, когда хозяйка пригласила:

— Зайди ко мне, посиди минуточку!

— Мне домой нужно, — ответил Иван, хотя ему очень хотелось зайти в комнату Матюшиной. У Половинки он бывал часто, а у неё никогда.

— Ну, зайди, зайди, — уговаривала Любовь Максимовна. — Так не годится, принёс сумку и бежать!

Иван вошёл в небольшую комнату с квадратным окном и дверью на балкон. Большой гардероб, двуспальная кропать, туалетный столик и несколько стульев составляли всю мебель. Стены завешаны цветными вышивками и фотографиями бравых офицеров. Оранжевый абажур с чёрным негритёнком, висевшим, словно парашютист, на стропах, — неотъемлемой принадлежностью всех полурабочих, полумещанских квартир, — прикрывал лампу. На туалетном столике, перед овальным, старым, ещё, должно быть, бабушкиным, зеркалом стояло несколько флаконов и коробок пудры. В сторонке, но так, чтобы всем было видно, краснела атласная коробка набора «Красная Москва», и по комнате плыл запах одеколона.

— Садись! — Матюшина подставила стул.

Железняк поблагодарил и сел. Взгляд его всё время скользил по стене, где были развешаны фотографии. Парень довольно смело разглядывал портреты друзей хозяйки, но, когда дошло дело до большой фотографии в центре стены, он почувствовал неловкость.

На этом фото, снятом лет пять назад, Любовь Максимовна стояла на берегу моря в купальном костюме.

— А это я, — сказала Любовь Максимовна, уловив его взгляд. — Правда, красивая?

— Красивая, — ответил Иван, невольно опуская глаза, И тихо повторил: — Очень красивая.

— Да ты и не смотришь! — воскликнула Матюшина. — Да погляди, не бойся! Мне этот портрет фотограф в Симеизе бесплатно сделал, а копию для витрины оставил, чтобы весь свет любовался.

— Правильно сделал, что оставил, — ответил Железняк. — Я б такое фото не только на витрину, а даже на обложке «Огонька» напечатал!

Матюшина не поняла, насмехается он или восхищается, но задумываться над этим не стала. Она вспомнила про «Огонёк», кроссворд, и весь разговор с Иваном вдруг показался ей совсем неинтересным,

— Ну, Ваня, благодарю тебя за помощь, — вставая, сказала она. — Заходи, когда будешь свободен. Мне всегда приятно с тобой поговорить.

Эти вежливые слова были сказаны холодным тоном, и Иван подумал, что не нужно было сюда приходить. Теперь стена, где висит большое фото, окружённое фотографиями настоящих и бывших друзей Любови Максимовны, всегда будет стоять у него перед глазами. Надо бежать, скорее бежать отсюда, потому что снова хочется говорить резкие и дерзкие слова, хочется дорвать со стены фотографии хорошо выбритых офицеров, которые наверняка бывали тут, в этой комнате, и на мелкие клочки разорвать твёрдую блестящую бумагу.