Эдит взяла карандаш и попыталась записать свои впечатления. Она хотела рассказать о знамёнах, развевающихся по эту сторону Бранденбургских ворот, о демонстрации, об оживлении, царящем в восточном Берлине, и о голодной тишине западных секторов. Она чувствовала, что именно всего этого и не хватало в её речи.
А вечером Эдит Гартман вошла в большой зал Немецкой Экономической Комиссии, где заседала сессия Немецкою Народного Совета. На неё смотрели сотни глаз, фотографы наводили на неё объективы, но она ничего не замечала. Эдит думала о том, что судьба мудро распорядилась её жизнью и она теперь уже не собьётся с пути, который ведёт к счастью миллионы простых людей.
И когда старый, седой человек, председатель собрания, встал из-за стола и объявил, что слово имеет Эдит Гартман, она собрала всю свою волю и уверенно взошла на высокую трибуну.
В Берлине провозглашена Германская Демократическая Республика. Сбылась мечта немецкого народа. Нет города, нет деревни, где бы люди не вышли на улицы. «Смело, товарищи, в ногу…» — звучит над Берлином старая песня красных фронтовиков, и эхо её отдаётся далеко-далеко за Эльбой как ободряющий радостный призыв. Нервничают «правители» недавно созданного на западе федеративного государства. У них одна только надежда: подольше бы американцы оставались в Западной Германии. «Правители» боятся своего народа.
В городе Дорнау перед ратушей на площади идёт митинг. Площадь запружена народом, и тишина стоит такая, что слышно даже дыхание оратора, который подошёл к микрофону.
Это шахтёр Ганс Линке. После окончания партийной школы он теперь возглавляет городскую организацию Свободной немецкой молодёжи.
Ганс Линке смотрит на людей, собравшихся на площади, и сердце его преисполнено радости. Он говорит о большом подъёме, которым охвачен народ в связи с образованием Германской Демократической Республики, избранием президента и премьер-министра.
На мгновенье над площадью воцаряется тишина. Потом вдруг вместе с аплодисментами из толпы в разных местах стремительно взлетают стаи белых голубей. Они кружатся над городом, они поднимаются всё выше и выше и, наконец, исчезают в бездонной синеве неба.
— Да… — мечтательно произносит Ренике. — Белые голуби… Мне кажется, что впервые в истории Германия становится действительно мирной страной. Сколько же ещё надо нам работать, чтобы эти голуби всегда чувствовали себя свободно в нашем небе!
— А это во многом зависит от всех нас, — отвечает стоящий с ним майор Соколов. — Белый голубь — красивая птица. Но это только символ. А за мир надо бороться. Думаю, что теперь, когда наши страны будут стоять рядом, мы всего добьёмся.
— Слово имеет товарищ Макс Дальгов, — извещают собравшихся мощные репродукторы.
Никогда ещё не видел Соколов своего старого товарища таким взволнованным и вдохновенным, как сейчас, когда Дальгов начал речь о новой эре в жизни немецкого народа.
Дальгову долго аплодируют. Вот он спускается с балкона ратуши на площадь и подходит к майору.
— Я слышал, что ты нас покидаешь? — говорит Макс.
— Да, — подтверждает Соколов. — Скоро уезжаю учиться. Наверно, в ближайшее время и комендатуры упразднят…
А через несколько дней майор Соколов прощался с городом Дорнау. Советская Военная Администрация ликвидируется, и офицеры едут на Родину учиться, работать, творить.
Соколову уже кажется, что он в Москве, что он открывает высокую зеркальную дверь академии и входит в просторный зал.
Да, всё это будет, будет в недалёком будущем, а пока надо проститься с теми, с кем пришлось работать бок о бок четыре года.
И всюду, куда бы ни приходил Соколов — будь это в магистрате у Михаэлиса, или в Гротдорфе у Лешнера, или на «Мерседесе» у Грингеля, — всюду царила уверенность в собственных силах.
В комендатуре, куда вернулся Соколов после объезда друзей, его встретила Люба. Она вся светилась от радости.
— Прощалась с Эдит Гартман, — рассказывала Люба. — Ты себе представить не можешь, что в театре делалось! Эдит Гартман едва не заплакала, когда узнала, что я уезжаю.
А на другой день офицеры собрались у полковника Чайки попрощаться с Соколовыми. Майор Савченко пришёл немного смущённый, даже более обычного молчаливый. Валю он осторожно держал под руку, так осторожно, будто она была из фарфора.
Они подошли к Соколову, и Савченко сказал:
— Жаль, свадьба без вас будет.
— Чья свадьба? — изумился Соколов.
Читать дальше