Михаил Касаткин - Первозимок

Волки отступили, все-таки утащив с собой три овцы...

Часть овец оказалась израненными, одних покалечили волки, другие - сами себя в этой ночной катавасии.

Женщина с чемоданчиком, оказавшаяся ветеринарным врачом, смазывала лекарствами, зашивала или перебинтовывала раны пострадавшим животным. Потом принялась составлять документ - актом называется - о том, что произошло здесь ночью...

- А где ж дядя Савелий?.. - тревожно спросил Сережка.

- Его на лошади увезли в больницу, - объяснил ему мужчина из райисполкома. - Кстати, - заметил мужчина, - ведь это он нам подсказал, чтобы заехали по пути за вами - привезли проститься с вашим другом. А от себя и от всех колхозников, от всех, кому дорого народное добро, - заключил он, - говорю вам огромное спасибо за то, что воспитали и выучили эту великолепную собаку: умную, смелую, сильную... Ведь это благодаря вам она стала такой...

Мальчишки переглянулись. Радости от похвалы ни тот, ни другой впервые не испытали.

Мужчина понял их и вздохнул.

- Машина сейчас пойдет назад... Так что вас подвезут обратно. А Расхвата вашего... - Он помедлил, огляделся. - Расхвата мы похороним вот под этой ивой. - Он показал. - Вместе с Лаской. Они дружили, вместе охраняли народное добро, вместе бросились защищать отару... За хозяина останется на кошаре пока вот Егор... Итак, пойдемте, ребята...

Шофер уже возился около полуторки, рядом с женщиной появились еще люди, и мальчишки, подчиняясь районному начальству, в каком-то оцепенении машинально двинулись было к заурчавшей, зафыркавшей полуторке...

Но, сделав лишь несколько шагов и будто вспомнив о чем-то, Петька вдруг круто повернул назад и бросился к Расхвату.

Упав перед ним на колени, он уже протянул было руки, чтобы в последний раз обнять своего друга, как тут же испуганно отдернул их назад, потому что думал - ему померещилось это: будто бы полоска шерсти на спине Расхвата, как от ветра, шевельнулась... Потом очнулся: нет! Это не померещилось ему! НЕ ПОМЕРЕЩИЛОСЬ! И заорал:

- Он жи-во-ой! - Петька заорал, не обращая внимания на брызнувшие из глаз слезы, не стесняясь их, потому что это были слезы радости, слезы счастья: - Жи-вой! Живо-ой о-он!

- Не может быть! - заторопился к Расхвату райисполкомовец.

Женщина с красным крестом на чемоданчике уже каким-то образом опередила его и тоже упала на колени рядом с Петькой:

- Да ведь он даже не замерз! Как мы не заметили этого! - горестно воскликнула она, упрекая словно бы самое себя, а не кого-нибудь, хотя сама была ни в чем не виновата. И она принялась торопливо осматривать Расхвата, перебирая своими быстрыми, тонкими пальцами по его окровавленной шерсти. - Две рваные раны - продольная и поперечная... Одна очень глубокая Клыком... - бормотала она. И, оглянувшись через плечо сообщила районному представителю: - раны опасные! И собака в очень тяжелом состоянии. Но больше - от потери крови. Она жива! А организм у нее сильный! Иван Ильич! - обратилась ветврач к подошедшему шоферу. - Собаку надо срочно в ветлечебницу! Готовьте носилки! - потребовала она. И тут же уточнила: - Хоть дерюжку какую-нибудь! А я пока ему инъекцию сделаю... - Она распахнула прямо на земле свой чемоданчик и, быстро выхватывая из него какие-то коробочки, потом ампулки, шприц, все повторяла: - Удивительно! Прямо-таки удивительно!

Когда она делала укол, Петька и Сережка невольно отвернулись.

...До ветлечебницы Расхвата довезли живого - шофер не жалел бензина и гнал полуторку на полной скорости.

- А тут ему издохнуть не дадут! Будьте спокойны,- радостно заверил он мальчишек, усадив их рядом с собой в кабине, чтобы отвезти в деревню.

Зима ударила по-настоящему только к середине декабря. Она будто копила, копила, собирала воедино все свои зимние причуды и силы, чтобы обрушить их на землю сразу - так, что уж никому не приходило бы в голову искать в небе или даже припоминать незлобивые, ласковые приметы других времен года: шибанула морозами, хлестанула метелями, придавила землю непроглядной мешаниной серости - то ли облаком одним, то ли тучей такой - из края в край, от горизонта до горизонта и разразилась непрерывными снегопадами, так что уже через несколько дней за сугробами стало почти не видно изб, и только по дорогам да в поле свистела, завывала, и укрывая, и оголяя их одновременно, секучая, лютая поземка...

День вовсе сжался: встают люди - темно, на работу выходят в темь, идут с работы - снова темно, и спать укладываются при свете коптилок...