Николай Томан - Вынужденная посадка

В штабной землянке за раскладным деревянным столиком сидел старший писарь Василий Федорович Батюшкин. Перед ним, понуро опустив голову, стоял рослый, хорошо сложенный молодой писарь Антон Дымов, неделю назад вместе с другими саперами прибывший в инженерную бригаду из запасного полка. В тот же день, оформляя документы пополнения, Батюшкин обнаружил удивительно красивый почерк у рядового Дымова. Это и решило его участь. В бригаде давно уже была вакантная должность младшего писаря, и начальник штаба, выслушав доклад Батюшкина о необыкновенном почерке Дымова, тотчас же приказал зачислить молодого солдата на свободную вакансию.

Василий Федорович, работавший в мирное время бухгалтером в колхозе, за два года войны освоил штабную службу во всех ее тонкостях и горячо полюбил свою беспокойную должность. Был он строг и требователен к подчиненным и, пользуясь своим более чем двойным превосходством в возрасте, не упускал случая прочесть нотацию или, как он выражался, «напутствие» рядовому или сержанту штаба за малейший промах в работе.

Целую неделю пристально присматривался Батюшкин к Дымову и отметил с сожалением, что не было у него склонности к писарскому делу. Более того, парня, видимо, даже тяготила эта работе. И вот теперь, рассматривая донесение, написанное Дымовым по заданию начальника штаба, старший писарь сокрушенно покачивал головой.

— Понять не могу, в чем тут дело, — укоризненно говорил он, пощипывая колючую щеточку седых усов, — то ли ты без души за дело берешься, то ли нет у тебя к штабной работе призвания. Сколько уж раз было сказано: если к старшему начальнику бумага идет, начинать ее следует словами: «докладываю» или «доношу». К равному кому-нибудь форма обращения иная. «Ставлю в известность», например, или просто «сообщаю». А если к младшему, то — «приказываю».

Старшин писарь поднял на Дымова строгие глаза и добавил с ударением:

— Такое различие в форме обращения не пустяк, а субординация. Учти это.

Дымов, уставившись неподвижным взглядом на выбритую до блеска голову Батюшкина, смущенно переминался с ноги на ногу.

Взглянув еще раз на младшего писаря. Батюшкин вздохнул и заключил:

— Один, видно, у тебя талант, Антон, — почерк каллиграфический. Во всем остальном...

Не договорив, он безнадежно махнул рукой.

— Так ведь я этого не отрицаю, товарищ старший сержант, — уныло отозвался Дымов. — Нет у меня влечения к писарскому делу. Я по саперной части дальше бы пошел. В запасном полку говорили, что минер из меня хороший может получиться.

— В минеры, значит, рвешься, — нахмурился Батюшкин. — Боишься, что повоевать не успеешь? Ничего, брат, хватит и на тебя фашистских мин. На союзничков-то невелика надежда. Самим придется фашистскому зверю хребет ломать.

— А ведь они обещаются, что вот-вот второй фронт откроют, — неуверенно заметил Дымов.

— Обещаются, — усмехнулся Батюшкин, и на продолговатом лице его появилось множество глубоких морщинок. — Кто обещается? Господин Черчилль?

— Так ведь он речи какие произносит, — смутился Дымов. — Читали, верно, во вчерашней газете?

— Ты что же, значит, речам господина Черчилля очень веришь? — вскинул старший сержант насмешливые глаза на молодого писаря. — А я, брат, с делами его познакомился еще в 1918 году под Архангельском.

Дымов не успел ничего ответить на это, так как с шумом распахнулась вдруг дверь и в землянку вбежал запыхавшийся чертежник сержант Мгеладзе. Он был почти ровесником Дымова, но щегольские черные усики делали его на вид значительно старше писаря.

— Что ворчишь, Василий Федорович? — весело крикнул он, сдергивая с головы пилотку и бросая ее на свой столик в углу землянки. — Почерк от этого у Антона может испортиться. Новость лучше послушайте. Союзники к нам в гости пожаловали.

— Что мелешь! — нахмурился Батюшкин. — Какие союзники? Они, видно, так жаждут встречи с нами, что ждут не дождутся, пока мы к Атлантическому океану выйдем, потому как итти к нам сквозь всю Европу для них невыносимо долго.

— Зачем шутки шутить, — обиделся Мгеладзе. — Лично видел настоящих живых союзников. Самолет, что на рассвете возле нас приземлился, — слышали?