Михаил Скрынников - ВДВ. С неба — в бой

Выберем местечко поукромнее и пару часов чай пьем, который был в особом термосе.

Отдохнул при родителях и обратно в Москву к семье, а затем на службу. Практически каждую неделю в войсках были какие-нибудь мероприятия, и «боевики», то есть мы, обязаны на них быть, и не просто быть, а еще проводить занятия, контрольные проверки. Так продолжалось уже не первый год. Чем больше мы работали в войсках, тем больше приобретали практический опыт. У нас уже были свои взгляды на организацию боевой учебы в войсках, могли отстаивать свое мнение на совещаниях, собраниях перед руководителями боевой подготовкой.

В связи с этим вспоминается случай, когда мы, простые коммунисты, не согласились с начальством при голосовании по одному деликатному вопросу. Готовился убыть в очередную командировку. Вылет был запланирован с аэродрома Чкаловский, но в последние часы по каким-то техническим причинам нашу группу отправили на аэродром в Клин. До Ферганы перелет долгий, а если еще и ветер встречный, все шесть часов уйдут. В гермокабине народу полно, потому что в грузовом отсеке на большой высоте в «Ан-12» полеты запрещались. Часа через два лету мы наверняка находились над территорией Казахстана. На меня внимательно посмотрел, как будто что вспомнил, и к себе подозвал начальник политуправления ВДВ, генерал-лейтенант Смирнов. «Послушай, — с ивановским говорком начал генерал, — вчера я был у командующего, он дал мне прочитать письмо, которое написала одна гражданка о похождениях некоторых офицеров боевой подготовки. В нем есть и твоя фамилия». — «А какова моя роль в том письме?» — «Отрицательная». На этом наш разговор закончился.

Прилетели в Фергану. Работаем день, второй, на третий день меня просит к телефону Жигульский. В начале разговора спросил, как в полку идет учебный процесс, а потом следует вопрос в лоб: «Миша, скажи, ты бывал в компании со Степанычем?» Он думал, что я еще не в курсе кляузы, которую прислала женщина. «Да не был я в той компании». И дальше продолжает: «К письму бабенка приложила фотографию всей компании, но тебя там действительно нет. Сейчас со всеми офицерами, которые отметились на фотографии и указаны в письме, разбирается секретарь парткома Борисевич. Ему приказал Сухорукое. Готовим партийное собрание, как вернешься из Ферганы, так сразу будем его проводить». К концу недели наша группа вернулась в Москву, а в понедельник партийное собрание. На собрании были все, даже Сухоруков, он тоже состоял на партучете в нашей партийной организации. Слово предоставили секретарю парткома Борисевичу. Полностью содержание письма он зачитывать не стал, по его словам, дальше одна похабщина. Нам стало понятным, письмо написано под диктовку человека, который работал в управлении. В письме были указаны города и точные числа убытия офицеров в командировку, а это служебная тайна. Вскоре все стало на свои места. В административно-хозяйственной части управления работала некая Марина. Она же и свела Степаныча со своей племянницей. Закрутился, завертелся роман, а дальше еще больше. Особа потребовала, чтобы Степаныч бросил семью и женился на ней. Дело зашло далеко, бедолага еле успел опомниться, а девушка требовала продолжения романа. Степаныч набрался мужества и сказал своей зазнобе, что семью не бросит. Тогда она решила отомстить, а чтобы письмо было более убедительным, вложила в конверт фотографию, на которой вместе с женщинами на ее же дне рождения были мои товарищи, а также указала целый ряд фамилий офицеров с краткой характеристикой каждого. Про Поливоду она написала, что он импотент, хотя он там не был, но в списке и его фамилия стояла, а про меня и Крутенко, что у нас в каждом городе есть любимые женщины, да и про других разную ерунду написала. Марина, оказывая услугу родственнице, по всей видимости, от недостатка ума не подумала о тех последствиях, которые могут ее ожидать. Командующий решил все по-своему, чтобы гром вдруг наверху не загремел снова, пригласил к себе нашего Ромео и предложил ему уволиться по болезни, а к концу службы у каждого военного можно найти целый букет болезней. Одновременно руководство ожидало от нас резкого осуждения похождений нашего партийного товарища, вплоть до исключения из партии. Именно на исключение из партии руководство ставку и делало, нам как бы об этом намекнули. Во время перерыва мы решили, что за исключение из партии голосовать не будем, не стоит такого наказания его проступок. Они дома сами разберутся, а нам постельное белье нет смысла перебирать, решили твердо на своем стоять. Наступил момент голосования. За исключение из партии — одно руководство! За выговор — все остальные. Руководство зароптало, объявили перекур. За дверями провели консультации. Сухоруков почувствовал исход голосования и покинул заранее партийное собрание. Снова голосование. Результат не изменился. Мы не уберегли товарища от увольнения, но исключить его из партии руководству не позволили. В то время партийный билет много стоил, и его лишение было бы своеобразным приговором для него. После у нас со Степанычем был свой разговор. К вечеру о результатах голосования на партсобрании боевой подготовки знали все офицеры штаба, разговоры были разного толка, но вскоре об этом случае забыли и забыли даже о том, что Владимир больше у нас не служит.