Георгий Брянцев - Это было в Праге

Наползали свинцовые тучи, предвещая близкий дождь. Над рекой с криком носились встревоженные чайки.

Капитан спросил Мрачека:

— Надеюсь, вы не находитесь под влиянием событий?

Мрачек поднял брови.

— Какие события вы имеете в виду?

Капитан разъяснил: он имеет в виду словацкие события, но тут же признался, что неправильно поставил вопрос. Его интересует, как оценивает подполковник эти события.

— Пожалуй, так же, как и вы, ответил Мрачек. — Мой друг уже информировал меня о вашей точке зрения. Я ее вполне разделяю.

Этого было достаточно, чтобы вызвать новый поток красноречия капитана.

— Мы не должны были допускать такого размаха партизанского движения. Это ошибка. Мы не Россия. Что хорошо для русских, то непригодно для чехов. Приход к власти коммунистов вызовет гражданскую войну. Наша задача теперь состоит в том, чтобы как можно скорее обезвредить это движение. У нас есть основания надеяться, что первыми в Чехословакию войдут не русские, а американцы и англичане. Встречать их национальными комитетами просто дико и неприлично.

Мрачек в знак полного согласия кивал головой. Он сидел на большом валуне, держа в руках кепи. Отросшие после лагерей волосы, сильно поседевшие, он расчесывал на пробор. Щуря свои зеленоватые глаза, он внимательно слушал капитана и взвешивал каждое его слово.

Когда капитан решил передохнуть, Мрачек сообщил, что через три-четыре дня доставит ему двух человек для переброски в Словакию.

— Нужно торопиться, — заметил капитан. — Полковник Голян требует людей.

Потом капитан, как это и предвидел Обермейер, высказал желание побывать в столице. У него есть несколько адресов надежных людей, от которых можно получить дополнительную помощь, совет, средства. По его мнению, полицейский режим сейчас несколько ослабел и посещение столицы не вызовет осложнений.

Мрачек возразил:

— Вы рассуждаете немного упрощенно, господин капитан. И я полагаю, что генерал Ингр сочтет меня безнадежным идиотом, если я поддержу ваше намерение. Видимо, вам безразлично, где находиться — здесь или во дворце Печека. Но в таком случае делайте это без моего участия. Я умываю руки.

Разница в звании и в возрасте сыграла свою роль.

— Можете не сомневаться во мне, — поспешил заверить капитан. — Пока мы не отправим людей, я не сделаю ни одного рискованного шага. Да и после этого срока ничего не предприму без совета с вами.

Уже стемнело и упали первые капли дождя, когда Блажек и Мрачек покинули капитана. В Праге Мрачек спросил:

— Итак, вы считаете допустимым, если я явлюсь домой?

— Не только считаю допустимым, но сейчас лично доставлю вас туда. Вы теперь совершенно легальный человек.

Мрачек заволновался.

— Не представляю себе этой картины! Они, наверное, давно похоронили меня. Столько времени прошло.

— Тем радостнее будет встреча, — сказал Блажек. — И вам, мне кажется, не стыдно возвращаться в родной дом.

Разнеженные на утреннем июльском солнце, широко раскинулись хвойные леса Брдо.

На высокой, открытой северным ветрам поляне в чистом теплом воздухе полоскалось ярко-алое полотнище — знамя партизан.

Нынешние хозяева лесов уже давно не спали. Слышны были перестук топоров, повизгивание поперечных пил и дружные голоса. Партизаны таскали толстые двухметровые бревна и сваливали их в одном месте. Специальный отряд под командованием капитана Глушанина готовил новую лесную стоянку.

Обнаженные до пояса партизаны колунами раскалывали бревна, другие вгоняли их в землю: строилось помещение для содержания пленных и арестованных. Пахло смолой и дымком.

Возле большого шалаша сидели четверо: командир отряда капитан Глушанин, его помощник Слива, комиссар отряда Морава и доставленный с озерных островов штурмбаннфюрер СС Зейдлиц.

После продолжительного молчания гестаповец на поставленный ему вопрос ответил вопросом:

— Что меня ждет?

Допрос вел Глушанин, прилично владевший немецким языком. Он внимательно оглядел штурмбаннфюрера и спросил:

— А вы что думаете по этому поводу?

Зейдлиц полагал, что ему вполне можно сохранить жизнь.

— Не обещаю, — заметил Глушанин.

«Жить ты не имеешь права, — подумал он. — Все, что ты заслужил, — это позорную смерть на виселице».

Зейдлиц перевел взгляд со Сливы на Мораву, потом на Глушанина. Что-то было в лице русского, что заставило Зейдлица втянуть голову в плечи.