Богдан Сушинский - Путь воина

Как-то так получилось, что татары сразу же оттеснили ее от своих подопечных воинов-славян, решив, что до тех пор, пока не достигнут Перекопа, охрана должна быть возложена только на них. Чехи и украинцы не протестовали: как-никак татары шли по своей земле.

– Вы правы: слишком мало… – задумчиво согласился Хмельницкий. – Зато вырастает отличным воином.

– В том-то и трагедия, что мы, матери, давно перестали растить сыновей. Растим только воинов. В этом заключается величайшая трагедия каждого из наших народов.

– Вы сказали: «Мы, матери…»

– У меня сын и дочь. Оба под попечительством моей бездетной сестры. Я не видела их уже несколько лет. Это непросто, а главное, непростительно. – А, немного помолчав, она добавила: – Теперь, надеюсь, нам легче будет понимать друг друга.

– Наоборот, сложнее. Мне иногда кажется, что, чем больше мы с вами узнаем друг о друге, тем сложнее понимаем себя.

– В этом что-то есть, – по-детски пощелкала языком княгиня.

Хмельницкий в последний раз оглянулся, мысленно прощаясь с сыном. Сколько времени пройдет, прежде чем удастся увидеть его? Стефания права, это будет непросто. Еще несколько минут они ехали молча, как бы определяя грань, за которой оставалась скорбь прощания и начиналась светская беседа людей, коим предстоит не только вместе провести несколько походных дней, но и многое обсудить.

– Вы не сердитесь на меня за вчерашнее вторжение? – неожиданно молвила княгиня.

– Если бы не прощание с сыном, разговор о том, вчерашнем, должен был бы начать я. С извинений.

– Я, конечно, соврала, что оказалась в вашей опочивальне случайно.

Хмельницкий вспомнил, с каким испугом он взглянул на неожиданно появившуюся в дверях княгиню. И как сожалел потом, что рядом с ним оказалась не Стефания, а эта грузинка наложница. Слов нет, красивая, ослепительная женщина. Но… не Стефания.

– Стоит ли сейчас вспоминать об этом, княгиня? Всего лишь осколок мужской походной жизни.

– Об этом невозможно не вспоминать.

– С сожалением?

– И с сожалением – тоже. Первая ночь в моей жизни, когда я позавидовала наложнице. – Княгиня наигранно рассмеялась, не прощая самой себе собственной слабости. – Я – и вдруг позавидовала наложнице, рабыне! Вот, оказывается, как жизнь способна наказывать гордых княгинь, если молодость их давно прошла, а чувства с годами не притупились.

– Судя по тому, сколь откровенно мы говорим о таких вещах, молодость наша действительно прошла. Причем это больше касается меня, нежели вас, княгиня.

– Вы не должны были подтверждать мои слова, – с легкой грустью упрекнула его Бартлинская.

– В этом странствии мне еще многому предстоит научиться.

– Еще бы! – загадочно согласилась Стефания.

По каменным ступеням, ведущим на верхний ярус башни, мурза Тугай-бей поднимался, словно на эшафот. Неспешные тяжелые шаги, усталый обреченный взгляд, высматривающий синий квадрат бойницы; могильный холод заиндевевших каменных стен, погребавший его в свое гулкое безмолвие словно в вечное спокойствие склепа.

Эта башня давно стала для стареющего перекопского мурзы своеобразной меккой. Он поднимался сюда почти каждое утро и перед каждым закатом солнца. И никто не знал, какая мечта и какая тоска приводили его сюда. О чем он вспоминал здесь, что проклинал и на что молился.

«Башня старости» – как начали называть ее во дворце правителя – хранила тайну мурзы, как свою собственную. Солнечные лучи и морозы обжигали слова и мысли Тугай-бея, превращая их в дыхание вечности.

Поднявшийся вслед за мурзой стражник воткнул факел в специальную нишу в стене и замер, держа под мышкой небольшое, обшитое кожей походное кресло правителя. Он выжидал, пока Тугай-бей подойдет к одной из бойниц.

Да, в этот раз мурза вновь приблизился к той, что уводила его взор на юг, в Крымскую степь. Стражник поставил кресло так, чтобы мурза мог смотреть в этот разлом крепостного мира, и, поклонившись, отошел. Второй стражник тотчас же укутал правителя в овечий тулуп – и оба спустились ярусом ниже, чтобы дожидаться там распоряжений повелителя.

Всю жизнь взоры Тугай-бея были устремлены на север, туда, где начинались земли Дикого поля, где на краю степи утопали в зелени сытные украинские села и богатые польские поместья. Бывало, совершал походы, во время которых едва не достигал Вислы. Имея весьма незначительное по численности войско, мурза водил его в чужие земли с бесстрашием и целеустремленностью великого Саин-хана [5] . Не раз возвращался с очень богатой добычей. Но случалось и так, что едва доводил остатки своих туменов до спасительного Перекопа.