Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

— Да? — взволнованно спросила Ольга. — А спаслись как? Да рассказывайте же!..

— Что рассказывать? Попал фашистам в лапы, потом убежал. Вот только сегодня вернулся.

«Неинтересно ему мне рассказывать», — подумала Ольга.

— Но ведь там страшно было! Что вы перечувствовали?..

— Всякое… — неохотно произнес Никита. И сколько ни донимала Ольга его своими расспросами, он так ничего толком и не рассказал.

А рассказать старшина мог бы о многом.

…Когда он очнулся от удара и хотел вскочить на ноги, приклады и кованые сапоги не дали ему подняться. Никита рванулся, чтобы освободиться, но немцы скрутили ему руки. Сквозь застилавший глаза туман он видел возбужденных, галдящих врагов. Потом все смолкли, почтительно вытянулись и расступились. Подошел немец, по-видимому, старший. Он обшарил карманы Никиты, вытащил у него из-за пазухи карту, внимательно посмотрел на нее и на старшину, уверенно сказал:

— Официр!

Никита догадался, что его приняли, вероятно, по найденной карте, кобуре и компасу за офицера. А на погоны под ватником не догадались взглянуть.

Конвойные провели старшину немного назад по балке и остановились в нерешительности: справа вспыхнула частая, сильная стрельба, захлопали разрывы мин. «Эх, может, наши близко? — подумал Никита. — Хоть бы сюда ударило, удрал бы!»

Но сзади сказали:

— Рус, марш!

Никита, скрипя зубами от ярости, что ему, разведчику, переловившему столько врагов, теперь приходится слушать немецкую команду, пошел вперед.

То и дело оглядываясь, конвоиры долго вели его низом балки. Небо наверху совсем посветлело, наступил день.

Потом, уже на окраине Комаровки, его втолкнули в кузов крытого грузовика и повезли куда-то. Сидевшие в грузовике раненые немецкие солдаты зло поглядывали на него.

Через несколько минут грузовик остановился возле большого здания школы. Это была уже не Комаровка, а какое-то другое село. Никиту ввели в дом. В жарко натопленной комнате, у печи, сидел на стуле офицер в наброшенной на плечи шинели — пожилой, лысый, с дряблым, раздраженным лицом. Он небрежно просматривал какие-то дела в глянцевитых картонных обложках и одно за другим швырял их в топящуюся печь. Груда таких дел лежала около него на полу.

Увидев Никиту, лысый бросил бумаги, встал и пошел к Никите, тяжело волоча по полу ноги, обутые в большие меховые сапоги. Отворилась дверь, и появился другой офицер — длинный и худощавый. Он приблизился к старшине вплотную, сверля его колючим взглядом:

— Вы есть русский офицер?

— Руки развяжите, тогда разговаривать буду.

Офицер приказал конвоиру освободить руки Никиты.

— Вы будете отвечать на мои вопросы? — спросил он.

— Смотря на какие.

— Ваше офицерское звание, должность?

— Да я ж рядовой.

— Говорите правду! — долговязый угрожающе сжал кулак. Но лысый, приходившийся ему, как видно, начальником, махнул рукой, сказал что-то, и долговязый тотчас же задал следующий вопрос:

— Какой номер имеет ваш полк?

— Большой.

— Где есть ваша часть?

— Недалеко.

— Сколько артиллерии в вашей части?

— Много.

— Доннер веттер! Черт ваша мать! Вы будете говорить дойтлих, истина?!

— Я говорю правду.

— Говорить точно! Иначе будете иметь смерть!

Длинный медленно расстегнул кобуру. Но в это время лысый вскочил и что-то быстро заговорил, обращаясь к долговязому. Тот вполголоса выругался, застегнул кобуру и отошел от Никиты.

«Нет, я им зачем-то нужен! — догадался старшина. — Иначе не стали бы возиться. Им пленных отправлять некуда».

Он понял: у него остается еще какой-то шанс. Никита не терял надежды выкрутиться. Уж такой у него был характер — не падать духом до конца и никакое положение не считать безвыходным.

Долговязый подошел к стоявшему на столе телефону. По тону его голоса Белых понял, что немец говорит с каким-то начальством. Потом офицер положил трубку и приказал конвоирам, дожидавшимся у дверей, увести разведчика. Те повели его по коридору школы.

Это была обычная сельская школа, построенная, видимо, незадолго перед войной, очень похожая, как показалось Никите, на школу его родного села. Но эта школа уже перестала быть школой. В открытые двери были видны классы, в которых на разбросанной по полу соломе лежали солдаты в измятых шинелях и крестьянских кожухах. Двое, вытащив парту в коридор, кололи ее на дрова. Старшину провели по коридору и втолкнули в узенький, без окон, чуланчик, тускло освещенный через единственное маленькое оконце над дверью. Видимо, чуланчик этот раньше служил хранилищем для наглядных пособий. В углу лежали измятые картонные таблицы, картины, изображающие всяческих зверей, валялся продавленный глобус, под ногами хрустели осколки колб и банок, сброшенных с полок. А в самом темном углу, из-за груды порванных, скомканных географических карт, на Никиту скалился скелет. Нижняя челюсть его отвисла, едва держась на полуоторванной медной проволочке. Казалось, что скелет стоит и зевает от скуки: ведь давно уже не выносят его в класс на урок анатомии, под внимательные взгляды ребят…