Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

Прягин взял нож, ушел.

— Не приходил в себя? — спросил Дорофеев Сашу, наклонившись к Вартаняну.

— Нет… — прошептал мальчик.

Дорофеев посидел возле Вартаняна, вглядываясь в его еще более побледневшее лицо. Потом подсел к Галиеву.

— Ноге не легче?

— Немножко посидеть — пойду.

— Сиди отдыхай, пока Прягин жердину приготовит… Слышь, — Дорофеев придвинулся к Галиеву вплотную. — А ты с Прягиным давно знаком?

Галиева вопрос удивил:

— Почему давно? Только ночью встретились.

— А я посчитал — вы старые приятели. Все он с тобой вроде по секрету толкует.

— Секрет? — внезапно обиделся Галиев. — От тебя какой секрет?

Вернулся Прягин, волоча очищенную от сучьев березку. Обе жерди прикрутили к углам дорофеевской плащ-палатки. Получилось что-то вроде носилок.

Втроем тащили тяжело провисающее на плащ-палатке тело. Саша шел сзади, по-прежнему осторожно неся автомат Вартаняна. Несколько раз, ускорив шаги, догонял, заглядывал сбоку в лицо раненого. Оно теперь выглядело спокойнее. Уже не было того выражения боли, что вначале. Глаза Вартаняна были закрыты, но он дышал ровнее. «Ну вот и лучше ему, вылечится», — успокаивал себя Саша и снова немножко отставал, чтобы не путаться под ногами у несущих.

Березняк постепенно перешел в дубовый лес. В отличие от всех остальных деревьев дубы все еще красовались листвой — желтой, густой. Так и зимой одетыми в яркий осенний наряд будут стоять эти черноствольные красавцы, не поддаваясь никаким морозам и ветрам…

На крохотной полянке, посреди которой одиноко стоял стройный молодой дубок, не сронивший еще ни единого листка, остановились, положили раненого. Передышка! Саша поспешил взглянуть на Вартаняна. Но еще не дойдя, увидел, что, выпрямившись, снял пилотку и склонил крупную круглую голову Дорофеев, а за ним — Галиев, Прягин. Саша с тревожно заколотившимся сердцем подбежал, глянул и задрожавшей рукой стянул с головы кепчонку.

Дорофеев опять до ушей натянул пилотку, нагнулся, достал у Вартаняна из кармана гимнастерки документы. Подержал в руке книжечку с ленинским силуэтом на обложке:

— Комсомолец…

Сунул документы в лейтенантскую планшетку. Выпрямился, оглядел всех:

— Похоронить надо.

Ножом Вартаняна рыли под дубком могилу, перерубая крепкие корни и выбрасывая пригоршнями серую, рассыпчатую лесную землю. А Саша, все еще державший автомат погибшего, стоял недвижно, словно маленький часовой. Стоял и глядел на Вартаняна, на ставшее почти совсем белым и сразу каким-то взрослым его лицо, на котором такими черными казались теперь брови и так выделялись не успевшие вырасти усы. И что-то волнующее и горячее наполняло Сашу всего, и беззвучно повторял он, словно на всю жизнь стараясь запомнить: «Вартанян, Вартанян…»

Дорофеев посматривал на идущего рядом Сашу. Тот все оглядывается, словно хочет еще раз увидеть давно заслоненную деревьями поляну с дубком посредине. На черной бугристой коре этого дубка Дорофеев наспех вырезал ножом:

Вартанян

из Ерев.

15.XI.43

«Совсем ведь мальчишка был, — с грустью думал Дорофеев. — И жизни понюхать не успел, кроме как на фронте. Мать, поди, до конца войны ждать будет. Жаль парня до невозможности. Эх, не сумел его вовремя сдержать!.. Двоих потеряли. А что впереди? Сколько времени-то уже? — Глянул на небо — все в тучах, по солнцу не определишь. — А часов нет. Да, за полдень уже, наверно. Уже полсуток в лесу бродим. Есть хочется, спасу нет. Ведь со вчерашнего дня…» — Дорофеев вспомнил, что сегодня к утру он должен был по раскладке приготовить на завтрак гречневую кашу с топленым салом и сушеным луком. Гречневой каши он терпеть не мог — еще в молодости, будучи поваром у геологов, вынужден был, как и все, месяца три питаться только гречей — единственным продуктом, который спасли с баркаса, разбившегося на порожистой таежной речке. Потом, когда в заводской столовой у себя в Соликамске работал, только для пробы в рот брал, если зразы или гарнир готовили. Но с каким удовольствием он сейчас поел бы ее — рассыпчатую, пышущую жирным паром… Где теперь та комендантская кухня, где та крупа да сало! Немцу достались?

Слюна подступила к горлу. Дорофеев в сердцах сплюнул, чуть-чуть не выругался. Но сдержался: «Спокойно, дорогой товарищ! Нервочки? Никто не должен видеть, что у тебя душа не на месте. Взялся командовать — командуй!»

Потянулись купы колючего, с кое-где еще сохранившимися красными плодами шиповника, податливые стебли малинника, унылая ольха. Среди кустов все чаще стали попадаться заросшие осокой кочки. Дорофеев огорчился: «Опять болото!»