Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

— Вот дало! Не оставило ни имени, ни отчества, — покачал головой санитар, шедший рядом с Ольгой.

— А это что?

Он подобрал с земли полевую сумку с оборванным ремнем и подал ее Ольге. Она хотела посмотреть, что в сумке, но было уже темно, да и некогда заниматься этим. Мимо шли в село солдаты, и Ольга отдала находку им, с наказом передать сумку на КП батальона.

— А ты Зине не сказала, что слышала про Яковенко? — вдруг спросил санитар.

— Нет, не сказала, — ответила Ольга. — Зачем, может, это неправда? Как Яковенко попадет к танкистам?.. Может, солдаты обознались. Другого приняли за нашего капитана…

— Может быть, и так, — согласился санитар.

Бересов приказал командирам батальонов отвести весь личный состав на отдых в село. Алешин, вернувшись с ротой в Комаровку и распорядившись о размещении солдат по хатам, сразу же собрался идти на КП батальона.

Заявление, которое он не решился накануне боя отдать Бобылеву, все еще лежало в кармане его гимнастерки, и Алешин хотел наконец вручить его замполиту. Младший лейтенант считал, что сегодня он заслужил право на это.

Два часа назад, после того как бой был окончен, Алешин, придя к Гурьеву за дальнейшими указаниями, не утерпел и спросил не без трепета и тайной надежды:

— А какое подразделение из нашего полка первым в село вошло?..

Гурьев невольно улыбнулся, догадавшись, что́ хотел бы услышать в ответ молодой командир роты, и сказал:

— Считайте, что первой вошла ваша рота.

Алешин засиял, хотя и пытался сохранить невозмутимый вид. «Все-таки умею я ротой командовать!» — с удовлетворением подумал он о себе.

Сейчас, вспоминая все пережитое сегодня, Алешин чувствовал, что прошедший боевой день сделал его намного взрослее. Именно сегодня он особенно ясно ощутил, что он уже не тот неоглядевшийся мальчик с только что надетыми офицерскими погонами, каким был три месяца назад. Он справился с порученной ему большой обязанностью и прежде всего справился с самим собой, с неуверенностью в своих силах. Он чувствовал теперь себя настоящим командиром.

Алешин вынул заявление и развернул его. «Клянусь быть достойным членом великой партии», — прочел он уже много раз перечитанные, но всегда заново волнующие слова. Младший лейтенант бережно положил заявление в грудной карман и отправился на КП. Когда он пришел туда, то увидел, что Гурьев недвижно сидит за столом, крепко сцепив пальцы рук. Его наклоненное лицо было строгим и сосредоточенным. «Что это он? Устал, или беда какая?» — встревожился Алешин. Помедлив, спросил:

— Здесь старший лейтенант Бобылев?

— Бобылев? Нет Бобылева… — услышал он в ответ.

— А где он?

— А вот… — Гурьев показал на стол.

Алешин взглянул и понял все. Перед ним лежала так хорошо знакомая сумка замполита. Она была иссечена осколками.

— Убит?..

— Снарядом…

Гурьев обеими руками подержал сумку и осторожно, словно боясь, что она развалится, положил ее. Алешин растерянно проговорил:

— А я ему заявление принес…

— Давно тебя Николай Саввич хотел коммунистом видеть, — голос Гурьева потеплел, — когда еще я рекомендацию дал.

— Не решался я… Не верилось, что могу…

— Почему же? Партия тебе поверить готова, так и ты в себя поверь.

— Я верю…

Алешин медленно положил приготовленное заявление на сумку замполита. Ему, как и Гурьеву, казалось, что Николай Саввич Бобылев по-прежнему здесь, с ними… Ведь и раньше, даже если его и не было видно рядом, всегда чувствовалось, что он есть.

Уже смеркалось, когда отделение сержанта Панкова после «прочески» возвратилось в Комаровку.

— Квартирка неважная! — поморщился Плоскин, оглядывая внутренность отведенной им хаты, в которую только что вошли солдаты. В хате все было переворочено, разбросано, в разбитые окна завевало снегом.

— Квартирку тебе! Тепло будет — и ладно.

Григорий Михайлович снял с плеча винтовку и поставил ее в угол.

— Затыкай, друзья, окна, грейся! — распорядился сержант. — Ночь наша!..

— Целая! — удовлетворенно сказал Плоскин, осматривая печку.

— Ты в середине посмотри! — предупредил сержант. — Не оставлено ли там чего на память? А то затопишь, а оно — ахнет!

Но печь оказалась в полном порядке. Солдаты растопили ее, в хате стало тепло и уютно. Свист ветра за стенами как-то еще больше усиливал ощущение этого уюта.

Плоскин и Гастев, собрав у всех котелки, сходили на ротную кухню и принесли ужин.

Котелки опоражнивались быстро. Все основательно проголодались, да, кроме того, хотелось поскорее отоспаться в тепле. На передовой все эти ночи спать приходилось вполглаза, на холоде.