Георгий Брянцев - Тайные тропы

Комендант лагеря через переводчика предупредил об этом и самих пленных.

Манящее ощущение свободы охватило пленных, когда над их головами зашептались деревья и лес по сторонам стал гуще и темнее. Все зорко вглядывались вперед, с надеждой озирались по сторонам.

Освобождение пришло неожиданно, внезапно.

— Вперед! — раздался вдруг крик, и колонну окружили вооруженные люди.

— Хенде хох!.. Ложись!

Пленные мгновенно бросились на землю.

Большинство конвоиров подняли руки, часть последовала примеру пленных, а некоторые попытались оказать сопротивление. Загремели выстрелы. Двое партизан упали замертво, срезанные автоматными очередями, трое оказались ранеными.

Костин отдал короткую команду:

— Огонь!

Вся операция была проведена в несколько секунд.

… Вечером при свете костра, под бульканье воды, закипающей в котелках, начальник разведки читал неотправленное письмо, извлеченное из мундира убитого эсэсовца-штурмшарфюрера. Иннокентий Степанович, командиры и партизаны с интересом слушали.

— «Последний «пакет фюрера», — писал эсэсовец жене, — чуть не стоил мне жизни, поэтому ты особенно бережно расходуй сало и сахар. Времена пошли не те. Теперь и продукты даются нам с боем, с трудом, с жертвами. Я две недели провел в этих страшных лесах, и полголовы у меня стало седой, но страшнее лесов — партизаны. Они неуловимы, и от них никуда не уйдешь. Нас в последний раз пошло много, очень много опытных и видавших виды ребят, но большинство их осталось в лесах; вернулись лишь несколько человек, в том числе и я. Благодарим бога, что мы сейчас вне опасности. Нас прикомандировали в качестве охраны к концентрационному лагерю. Мы вздохнули свободно. Здесь тишина и мир. Хотя бы на этом и закончилось все. Теперь я могу сказать тебе, что питаю надежду остаться живым…»

Расправы патриотов над гитлеровцами вызвали у гестаповцев лихорадочную тревогу. Гунке не успевал выслушивать донесения; каждое новое появление в его кабинете работника гестапо с докладом заставляло начальника тайной полиции вздрагивать. Он старался сдерживать себя, но чувствовал, что это ему плохо удается: пальцы прыгали по стеклу на столе, левая бровь дергалась. Он все чаще и чаще повышал голос, кричал, обвиняя подчиненных в бездарности. Они молча выслушивали его грубости и сообщали о новых происшествиях. Это было невыносимо. Особенно возмущали Гунке жалобы работников комендатуры. И когда кто-нибудь из них был особенно надоедлив, начальник гестапо бросал трубку телефона и, задыхаясь от злобы, рычал:

— Сволочи! Они думают, что я могу один держать порядок в городе.

Очередной день начался тревожно. На рассвете убили двух эсэсовцев на центральной улице города. Об этом Гунке узнал еще в постели. Выслушав по телефону рапорт, он закрылся одеялом, пытаясь вновь заснуть. Но неожиданно появились сильные боли в голове. Начался приступ мигрени — приступ острый, доводивший до исступления. Лекарства не помогали. Гунке сбросил одеяло и заходил по комнате. Он быстро шагал от стены к стене, сжимая голову руками.

Вновь зазвонил телефон. Гунке рванул провод и отключил аппарат.

— Чорт знает что творится! — простонал он и бросился на подушку.

Но через несколько секунд снова поднялся и включил телефон в сеть. Аппарат залился захлебывающимся звонком. Вызывали настойчиво, тревожно.

— Слушаю, — процедил сквозь зубы Гунке. — Да, я… Гунке, да… Что там опять стряслось?

Докладывал Циммер, следователь, приехавший на место убитого Родэ. Оказывается, в нескольких километрах от города, по дороге на чурочный завод, бежали сто сорок семь пленных. Вся охрана уничтожена. Циммер докладывал четко и, как казалось Гунке, нарочито медленно. Он словно смаковал каждое слово. И это выводило Гунке из терпения.

— Подробности! — нетерпеливо бросил он в трубку.

— Пока никаких, — ответил Циммер. — Люди не успевают входить в курс дела, случаев слишком много.

Реплика подчиненного прозвучала насмешкой, и Гунке подумал: «Наверно, на лице Циммера сейчас ехидная улыбочка». Хотелось ругнуть его, но пришлось сдержаться.

— Благодарю, — сказал он подчеркнуто вежливо и опустил трубку на рычаг аппарата.

Он весь горел от злобы и негодования. Кажется, никогда он не был в таком трудном положении. Опасностей становилось все больше и больше, они готовы были задушить его. Этот Циммер… чего он хочет? К чему бесконечные намеки, насмешки? Гунке понимает, что они значат. Его не обманет формальный повод появления Циммера здесь. Он прибыл, чтобы заменить не мертвеца Родэ, а живого Гунке, не способного, очевидно, по мнению начальства, справиться с порученным делом, не способного подавить сопротивление в городе. Да, факты против Гунке. И они умножились после приезда Циммера. Судьба будто нарочно делает все, чтобы показать бессилие Гунке, осрамить его перед будущим начальником отделения.