Величко Нешков - Наступление

Вскоре последовал приказ: после артиллерийской подготовки пехотным ротам начать контратаку гитлеровцев.

Канонада была бурная и дружная. Вверх взлетали гейзеры из земли и воды. Солдаты вылезали из окопов. Они делали перебежки, ложились, вставали, снова делали перебежки. Слановский находился где-то в середине цепи. Все чувства его были притуплены, и только одно желание толкало, как пружина, вперед — выжить, уцелеть и достичь окопов врага.

Еще не замолкли орудия, когда из-за разрушенных стен зловеще застрекотали гитлеровские пулеметы. В цепи упали первые убитые. Санитары с носилками бросились к зовущим на помощь раненым.

Как только артиллерия перенесла свой огонь в глубину, вражеский огонь приковал батальон к земле. Солдаты рыли холодную грязную землю, окапываясь под градом пуль. Слановский сжимал зубы, охваченный чувством беспомощности, злобы и стыда, но об отступлении не думал.

По цепи справа была передана команда, полученная из штаба батальона: ротам, продолжая вести огонь, отойти на старые позиции.

Артиллерийские снаряды снова подняли мутную завесу дыма, камней, земли, штукатурки и кирпичей. Солдаты, отстреливаясь, шаг за шагом отходили назад.

Спустя час цепь батальона вернулась на кукурузное поле. К Слановскому подполз Кутула, злой и взволнованный, с бледным лицом.

— Господин подпоручик, — проговорил он, — Ангелчо тяжело ранен, хочет вам что-то сказать.

— Где санитары, почему его не перевязывают? — сердито спросил Слановский.

— Он потерял много крови, подойдите к нему! — настаивал Кутула, а нижняя его губа, почерневшая от пороха, слабо подергивалась.

Слановский вскочил и, выпрямившись во весь рост, не различая лиц солдат, побежал.

Когда рота отошла на старые позиции, снаряд попал в окоп рядом с Ангелчо. Вокруг валялись обожженные гильзы. Лежала недострелянная пулеметная лента, наполовину зарытая в землю, а мокрая земля была напоена теплой человеческой кровью.

Марин и Луканче суетились около Ангелчо. Лицо умирающего было бледным, губы распухли и потрескались, как будто их посыпали тонким слоем мела, а на лбу выступили мелкие капли пота.

— Ангелчо, открой глаза! — умолял его Марин. — Подпоручик Слановский пришел.

Ангелчо с трудом открыл потерявшие свой блеск глаза, медленно повернулся к Слановскому, который склонился над ним, и еле слышно прошептал:

— Господин подпоручик… умираю… Держитесь…

Слановский склонился над ним еще ниже, взял его за руку, хотел что-то сказать, но язык не слушался. Ему хотелось кричать, но он не мог вымолвить ни слова. Ужас охватил его, когда он увидел, что лоб Ангелчо становится мертвенно-бледным, словно восковым, что является верным признаком смерти.

Низко над их головами просвистел снаряд. Все инстинктивно пригнулись. Только теперь Слановский пришел в себя.

— Почему не отправляете его на перевязку? Чего ждете? — задыхаясь, спросил он.

Кутула трясущейся рукой отдернул мокрую плащ-палатку с живота Ангелчо.

— Посмотрите, — показал он глазами и тут же отвернулся.

Слановский вздрогнул. Он видел немало раненых и убитых, но среди них не было ни одного близкого, ни одного товарища детства, с которым бы его связывало столько дорогих воспоминаний. Рана Ангелчо была ужасна. Ангелчо, уже впавший в бессознательное состояние, лишь на мгновения приходил в себя и тогда сжимал руку Слановского, как будто прощаясь с ним, шевелил губами, желая что-то сказать, но звук застревал где-то глубоко в груди. И вот последнее мгновение — рука Ангелчо выскользнула из теплой и грязной ладони Слановского. Синие глаза с расширенными зрачками вдруг застыли, глядя в одну точку где-то высоко в небе, по которому плыли облака. Шрам на нижней губе, который еще вчера, когда Ангелчо смеялся, слегка вздрагивал, теперь неподвижно застыл на его мертвом лице.

Ангелчо положили в окоп, и Кутула аккуратно покрыл его плащ-палаткой.

В полевой дивизионный госпиталь поступило столько раненых, что все комнаты и залы бывшей гимназии не могли их вместить, а приток раненых не прекращался.

Каким бы странным и даже смешным ни было положение Траяна, самозваного помощника командира, имевшего скудные медицинские знания, а точнее — не имевшего никаких, он тем не менее за последние две недели не только не дал повода усомниться в его компетентности, но и проявил себя как по-настоящему заботливый и способный хозяин.

В больнице ощущался острый недостаток кроватей, но больничный персонал, занятый ранеными, даже и не ставил перед собой задачи как-нибудь изменить это положение. Траян же как будто только того и ждал. Он не опустил руки, не пожимал беспомощно плечами. Освободившись от первоначального чувства страха и осторожности, он теперь был в своей стихии. Для него не существовало слов «этого нет» или «это невозможно». Обслуживающему персоналу он часто повторял народные поговорки: «Волка ноги кормят», «Чужими руками хорошо жар загребать». Траяну нужно было только определить цель — остальное было проще простого. Теперь перед ним стояла задача — где-нибудь достать для раненых кровати. Он считал, что это повысит его авторитет и укрепит позиции. И действительно, путь он нашел верный. До войны в этом месте организовывали летние лагеря для детей. Траян был уверен: тут остались кровати, на которых прежде спали дети. Он не верил, что их могли забрать гитлеровцы, так как хорошо знал, что они безразличны к таким мелочам. Рыская повсюду, расспрашивая разных людей, он наконец нашел во дворе пожарной команды целый склад ржавых кроватей. Он ходил вокруг них, дотрагивался до них ногой и самодовольно шептал: «Вот они, голубушки! Хоть они и не покрашены в белый цвет, как полагается, все ж на них лежать будет лучше, чем на досках. Другому на моем месте и дела бы не было до этого».