Валерий Поволяев - Русская рулетка

— Потерпи чуть, — крикнул он раненому, распластался на земле рядом с ним, стрелять с колена было опасно.

Вот какая штука — чужих выстрелов он теперь не слышал, слышал только свои, ещё слышал удачный выстрел соседа, и всё — больше, кажется, ничего не звучало. Но тем не менее выстрелы были. Как минимум один. Только вот откуда стреляли?

Из-за угла загорающегося дома вывернулись двое мужиков с вёдрами, с маху хлобыстнули водой по пламени, сбили его. Огонь хотя и вгрызался в дерево, в плоть, цепляясь упорно, а зацепиться не мог, пропитанное влагой дерево упорно сопротивлялось, шипело, фыркало, стреляло искрами. Этому дому вообще не суждено было заполыхать, как предыдущим двум, — мужики, полуголые, решительные, в портках, но без рубах, снова вознамерились нырнуть за водой, да не всё получалось так, как хотелось.

Один из них вскрикнул, подпрыгнул, теряя ведро, и по-птичьи подбито повалился на землю, ведро с грохотом скатилось в сторону, встало на донышко. Выстрел был тихий, словно бы прозвучал из ваты. Широков не засёк, откуда стреляли, лишь увидел за одним из домов высокую костистую фигуру с рукой, поднятой на уровень глаз, и, понимая, что это враг, вскинул карабин, выстрелил поспешно. Не попал, хотя пуля прошла рядом с целью — высокий пригнулся, скакнул в тень по-козлиному проворно, но не успел — ему так же не повезло, как мужику-тушильщику: Широков, стремительно дёрнув затвор, выбил из казённика гильзу и загнал в ствол новый патрон, в то же мгновение нажал на спусковой крючок.

И хотя высокий уже почти ушёл, он всё же не сумел уйти, пуля оказалась быстрее его, подсекла, сбила с ног, и человек, будто зверь, свернувшись в клубок, откатился в тень.

— Этого мы возьмём, — бросил Широков бойцу-обуховцу, державшемуся подле него с карабином наготове, — он наш. А ты перевяжи раненого.

— Так ведь… — замялся было боец, но Широков перебил его:

— Всё, стрельбы больше не будет. Банда, почитай, ушла уже. Теперь дело за Логвиченко. Замбой приподнялся на земле, хотел было сказать, что жаль, ребята с заставы не поспели, но ничего не сказал, в следующее мгновение саданул в темноту из карабина, выругался: — Вот суки, своего хотят добить.

Как он умудрился рассмотреть в этой кутерьме человека, подбиравшегося к высокому, чтобы прикончить его, было непонятно. Боец, отползавший к раненому, с любопытством задрал голову — любопытство оказалось сильнее опасности, — и только подивился зоркости и сноровке старшого.

Широков тем временем пальнул из карабина снова, коротким точным движением выщелкнул из магазина пустую обойму, на её место забил новую, полную. Выругался привычно:

— Вот суки!

Он вскочил, сделал короткую перебежку, опять припал к земле. Высокий, свернувшийся клубком, распрямился в несколько приёмов, толчками, вытянул перед собой руку, словно бы хотел на неё опереться, — в руке у него оказался пистолет. В следующий миг раздался выстрел.

Широков думал, что высокий будет стрелять в него, но тот выстрелил в сторону, в человека, которого замбой не видел, — высокий не давался, не хотел стать покойником, а спутники хотели во что бы то ни стало прикончить его.

Вскочив на ноги вновь, Широков совершил ещё одну перебежку — умело, спокойно, с пришедшим в норму дыханием. Как в затяжной атаке на вражеский окоп. Подбитый нарушитель снова пальнул, — и этот выстрел был произведён не в Широкова, а в сторону — высокий спасал себя, отгонял человека, которому было приказано добить его.

Замбой поспешно вскинулся, оторвался от земли и совершил перебежку, важно было отбить раненых. В пляшущей тени, отбрасываемой стенкой дома, он увидел скрюченную, прижавшуюся к завалинке фигуру в плоском грузинском картузе. Выстрелил, целя в картуз. Выстрелил слишком поспешно — промахнулся.

Человек в грузинском картузе пальнул ответно. Также промахнулся.

Пока Широков передёргивал затвор, вытягивая застрявшую гильзу, налётчик поспешно прыгнул в темноту, широко разгреб её руками, будто воду, и растворился в глухой глуби. Широков отёр рукою лоб: теперь надо будет брать высокого. Тот явно не захочет этого, станет упираться ногами, рогами, локтями, коленями, руками и, зная, что его ждёт, сопротивляться до последнего.

Высокий, поняв, что свои добивать его уже не будут, прохрипел что-то торжествующе, сделал несколько слабых, неровных движений, разворачиваясь к Широкову.

Лицо у него было перекошено; от носа ко рту протянулись две жёсткие недобрые складки, над узким длинным ртом темнела квадратная нашлёпка усов. «Как у товарища Ворошилова», — невольно отметил замбой, встречавшийся с Ворошиловым на фронте, поёжился от жара, налетевшего на него со спины: в одном из горящих домов рухнула крыша.