Георгий Марков - Отец и сын (сборник)

Егоров то и дело смотрит на часы. Время движется неимоверно медленно. Приходят еще два солдата, потом еще два. Теперь нет только Шлёнкина. Но, может быть, и он пал той же смертью, что и его товарищи?

Егорову пора идти к майору с докладом, однако он выжидает. Да, нелегкое дело ночной бой. Без потерь не обошлось, но дорого заплатили японцы за гибель наших товарищей. Двадцать семь японских винтовок лежат у ног командира третьей роты.

Внимание Егорова привлекает крик. Бойцы сгрудились возле дороги, пробитой вчера саперами и проторенной тягачами и автомашинами артиллеристов. Егоров слышит, что все наперебой произносят имя Шлёнкина. Что там случилось? Он покидает валун и почти бежит к месту, где столпились солдаты.

Радостный возглас вырывается из его груди. На перевал поднимается Шлёнкин, да не один — впереди него идет японский унтер-офицер.

Шлёнкина и пленного окружают солдаты. Терентий дышит тяжело, облизывает запекшиеся губы. Японец дрожит, смотрит исподлобья на солдат и Егорова.

— Ну где же ты запропастился? Едва дождались, — говорит Егоров первые слова, пришедшие ему на ум.

— Заплутался малость, товарищ старший лейтенант. А потом, разве побежишь с этим чертом, — Шлёнкин слегка кивает головой на пленного.

— Ах ты, «система»! — ласково восклицает Егоров и дружески смеется.

Шлёнкин тоже улыбается, он кого-то ищет глазами в толпе. Один Соколков догадывается, о ком думает в эту минуту Шлёнкин. Но, увы, капитана медицинской службы Тарасенко здесь нет. Она в санитарной палатке перевязывает руку замполиту.

Буткин наотрез отказался покинуть батальон. Пуля не затронула кости, но рана есть рана, и Тарасенко колдует над ней через каждые два часа. «Ну ничего! Все равно же она будет знать об этом», — думает Шлёнкин с радостью.

Егоров ведет Шлёнкина и пленного японца к командиру батальона, но войти в палатку они не успевают. Тихонов выходит из нее им навстречу. Власов, как всегда, следует за ним.

Вид у Тихонова озабоченный, и Егоров догадывается, что штаб армии преподнес батальону какую-то новую и, видно, нелегкую задачу.

Тихонов останавливается, пораженный неожиданной картиной: Шлёнкин японца конвоирует.

На загоревшем, озабоченном лице комбата появляется усмешка, глаза молодо загораются, и некрасивое, широкое лицо становится неузнаваемо симпатичным.

— Что, он сам пришел или ты его привел, товарищ Шлёнкин? — спрашивает комбат.

— С выступа на него прыгнул, товарищ майор.

— С выступа? Да ведь мог бы в пропасть вместе с ним сорваться, — говорит майор.

Шлёнкин молчит. Что он может сказать? Сорваться с выступа он, конечно, вполне мог, но разве это достаточное основание, чтобы упустить врага?

— Молодец! Быть тебе орденоносцем! — говорит Тихонов и приказывает Власову вернуться в палатку и допросить пленного.

Через полчаса допрос заканчивается. Пленного передают под особую охрану. Тихонов приказывает Власову построить батальон.

Никто из солдат и офицеров этого не ожидает. Все убеждены, что после ночи, проведенной в тревоге, в бою, батальон получит заслуженный отдых. Зачем же потребовалось комбату построение? Может быть, он собирается сообщить что-нибудь важное о допросе японца? Нет, комбат говорит о другом.

— Только орлы, могучие вольные птицы, обитали на Хингане. Советские воины поднялись выше орлов. Честь и хвала вам, славные солдаты Страны Советов!

Тихонов сообщает, что японский император безоговорочно капитулировал перед союзниками, но военщина саботирует капитуляцию, продолжает сопротивление. В Маньчжурии повсеместно идут бои. Есть одно верное средство быстро окончить войну — утроить нажим на врага, ускорить продвижение вперед.

Все понимают, что это значит: на сон и отдых сегодня нет никакой надежды.

— Родина ждет от нас подвигов, и мы способны эти подвиги совершить. Не правда ли, товарищи? — спрашивает Тихонов.

И все кричат в один голос: «Правда!» Кричат и те, кто полчаса назад изнемогал от усталости.

Колонна начинает движение. На первом же километре ее встречают клыкастые, подернувшиеся мхом скалы.

Солдаты расстегивают гимнастерки, засучивают рукава.

В конце августа сорок пятого с карты Азии исчезло Маньчжоу-Го — марионеточное государство с игрушечным императором, японским ставленником Пу И во главе. Сам император, худощавый человек в очках, похожий своим обликом на засидевшегося на одном курсе студента-неудачника, был пойман на аэродроме при попытке к бегству.