Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

Командир катера «Верный» Костю хвалил и не раз выносил благодарность за успехи в боевой подготовке. Старшина второй статьи Ступников бросал ладонь резким жестом к бескозырке и четко отвечал по уставу:

– Служу трудовому народу!

– Покажем гадам! – хвалился не хуже соседа Женьки Сиротина второй номер установки Федя Агеев.

Старательный парень, хоть и суетной и всего пять классов закончил. Экипаж бронекатера Ступникову нравился. Ребята дружные, веселые. Кроме Феди Агеева, скорешился с артиллеристом Васей Дергачом, уже успевшим повоевать на танке, едва не сгоревшим и переведенным на укрепление в отряд бронекатеров.

Подружились с сигнальщиком Валентином Нетребой. Среди экипажа катера он выделялся не только физической силой, но и рассудительностью, умением принять правильное решение в сложной обстановке. Место сигнальщика – в рубке возле капитана. Сигнальный прожектор установлен рядом с пулеметной установкой на крыше рубки, откуда Валентин сигналит либо флажками, либо светом прожектора.

Считай – соседи. Часто присаживается рядом с башней, перекуривают, ведут разговоры о жизни. Валентину двадцать шесть лет, отслужил во флоте срочную службу еще до войны. После демобилизации женился, успели родить с женой двух дочерей, но в сорок первом его снова призвали во флот.

Валентин считается одним из наиболее опытных специалистов, а в экипаже пользуется авторитетом, является как бы вожаком. Если случаются изредка конфликты, то решаются они обычно без командира или боцмана. Валентин умеет расставить все по своим местам. А еще он хороший баянист. Сидеть на рубке с баяном, конечно, глупо, но Нетреба часто напевает разные песни своим негромким сильным голосом.

Дорого обошелся бой с немецкими самолетами. Кто-то произнес слово «стычка», но Валентин отрицательно покачал головой:

– Нет, ребята, это не стычка, а самый настоящий бой. Кто не нюхал пороху, теперь знает, как все происходит. Не на картинках или по радио, а на самом деле. За полчаса полсотни человек и два корабля потеряли.

Долго рыли могилу, меняясь по четыре человека. Высохшая за лето земля поддавалась с трудом. В сентябре дождей тоже почти не было. К семнадцати погибшим прибавились трое умерших от ран и ожогов. Их и в госпиталь ночью не повезли – бесполезно. Обгорелые, как головешки, и сквозные осколочные ранения.

Инженерный полковник начал было суету насчет своего убитого помощника – майора. Отошел от вчерашнего страха и снова почувствовал себя начальником, требовал похоронить майора обязательно в гробу и отдельно.

– Заслуженный командир был! В штабе его уважали, в любых чертежах разбирался.

Зайцев разозлился – если говорить о командирах, то ни словом не упомянул полковник погибшего командира тральщика в звании капитан-лейтенанта. Тот в чертежах, может, и не сильно разбирался, но караваны под бомбами водил и погиб, оставаясь до последнего на своем посту. Полковник было смутился, но Зайцев только рукой махнул:

– Ладно, делитесь в своих штабах, кого как хоронить, а моряки все вместе лежать будут. Идите в село, ищите председателя сельсовета. Может, выделит плотников, а мне некогда.

Катера сумели избежать прямых попаданий, но потрепало их крепко. Погиб один матрос на «Смелом» и пулеметчик на «Каспийце». Увезли четверых раненых, в том числе помощника механика «Смелого».

Головному катеру Зайцева досталось больше всех. Одних вмятин и пробоин насчитали штук семьдесят, а двигатель и остальное в машинном отделении, которое попало под удар взрывной волны, требовало немедленного ремонта. Там собрали с пяток специалистов, пилили и заново нарезали резьбу на лопнувших трубах, перебирали двигатель.

«Верный» и «Каспиец» тоже пострадали от близких взрывов, шипела сварка, заваривая мелкие пробоины, меняли клепки, сквозь которые сочилась вода.

Полковник сам в село не пошел, послал адъютанта. Но едва тот добрался до околицы, появилась пара немецких самолетов, сбросили несколько бомб и долго обстреливали какую-то цель. Адъютант хоть и боялся, но дошел до сельсовета и ужаснулся.

Вдоль улицы чернело несколько воронок, горел дом, сухая трава, а вокруг были разбросаны тела красноармейцев. Оказывается, под обстрел попала маршевая рота. Бойцы лежали кучками и поодиночке. Некоторые в новой зеленой форме и со скатками шинелей, другие в гражданской одежде – не успели переодеть.

Набежали жители, помогали относить раненых под тополя, где их перевязывали, поили молоком. Пожилой дядька в полувоенном картузе отчитывал старшего лейтенанта, командира маршевой роты: