Дмитрий Азов - Расти, березка! (рассказы и очерки)

Капитан погладил рукой плечо:

— Печет! А у вас как?

— И у меня немного, — говорит Илькив. — А брови начисто опалил.

— Брови вырастут, — покивал головой капитан и продолжал: — Кроме брата у меня еще друг был, постарше он. На истребителе летал. Тоже погиб. В память о нем мы с женой своего сына назвали. Так что без авиации не могу.

— Меня мать тоже на шахту отпускать не хотела, — вдруг сказал Илькив.

— А вы убежали?

— Ну не совсем так… — Илькив смутился. — Да все равно меня сразу на шахту не взяли — по возрасту. Направили в горнопромышленную школу. А замполитом там знаете кто был? Радик Юркин! Помните, в «Молодой гвардии»? Потом Юркина перевели в ДОСААФ начальником автомотоклуба. А я в ДОСААФе в планерной школе занимался…

Сидят офицер и солдат, негромко разговаривают, а сами думают: как там дела с Никитиным? Должен бы человек выжить!

Гаснут звезды. На бледном небе ярче выделяются верхушки деревьев. Покачиваются от ветра. Над ними облачко, подпаленное снизу солнцем. Хорошо полететь к этому облачку, прошить его серебристым корпусом самолета и с высоты глянуть на родную землю.

Степан Илькив на всю жизнь запомнил свей первый полет на планере. И тут его напутствовал краснодонец Радик Юркин, провожая питомца в полет, крикнул:

— Смелей! Не жмурься!

Когда самолет, буксирующий планер, отделился, Степана охватило беспокойство: а вдруг планер перестанет повиноваться ему?.. Но тут же обнаружил, что аппарат послушен его рукам. Успех окрылил, он стал еще упорнее заниматься и на районных соревнованиях завоевал первое место, получил высокий спортивный разряд.

— Так вот и получалось: над землей и под землей — на планере и в забое…

Неожиданно яркие лучи солнца осветили поляну.

Капитан поднялся, вытер о мокрую траву сапоги.

Встал и солдат. Высокий, немного сутуловатый, с припухлыми веками, он кажется утомленным. Поеживается от утреннего холодка, широкой узловатой ладонью проводит по лицу, подбородку, разделенному надвое складкой. Если бы не ссадины на руках и лицах, не куртки, прихваченные огнем, — и не подумаешь, что люди только что совершили подвиг. Они не раздумывая бросились в горящую машину на помощь пилоту, зная, что каждую секунду могут взорваться баки…

В подразделении уже знали о случившемся, и Скороходова с Илькивом встретили, как героев. Но всех беспокоило состояние старшего техника-лейтенанта. Весь день ждали вестей из госпиталя. Врачи боролись за жизнь пилота.

А Степан Илькив долго не мог заснуть: только сомкнет веки — видит пылающий вертолет или белое, бескровное лицо старшего техника-лейтенанта. Потом снова про шахту вспомнил. Было ли легче тогда — в забое, когда с ним случилось несчастье? В забое дело пошло на лад: попал в бригаду коммунистического труда, поступил в школу рабочей молодежи, продолжал заниматься в планерной школе. И так все его захватило — книги, небо, забой, — где только время брал? И вдруг однажды поднялся из шахты, дошел до пригорка, глянул вдаль и… ничего не увидел! В общежитие пришел ощупью, никому ничего не сказал, не пожаловался. Надеялся — отдохнет и вернется зрение.

Но утро не принесло облегчения. А он снова, назло себе, пошел на шахту и отработал в забое смену — с колоссальным напряжением воли, ощупью, да так, что сразу и не заметил никто из товарищей.

Однако кого-кого, а бригадира не проведешь! Взял он Степана за руку, повел к клети. Спросил:

— Давно?

Степан не ответил: спазма сдавила горло.

— Не волнуйтесь. Будем лечить. Но придется полежать, — сказали ему в больнице. — Расширение зрачков. Болезнь опасная. А забой придется оставить.

— Да я ж сюда по комсомольской путевке приехал!

— Ну так что же. Путевка при вас останется, — приветливо улыбнулась врач.

В палате было еще несколько «глазников». Одни лежали после операции, других готовили к ней. Сосед по койке сказал:

— Галина Ивановна — ученица Филатова. У нее руки золотые.

Степан молчал. И думал, думал. Как же так получилось?! Работал, учился, летал — и сразу всему конец. Прощай, забой, прощай, армия, прощайте, полеты? Как же так?

После смены прибежали ребята из бригады. Шумной ватагой прорвали заслон медсестры, ворвались в палату.

На другой день — новая группа… Не давали хандрить Степану.

А по утрам Галина Ивановна снимала с его глаз белые повязки. Внимательно рассматривала глаза. Расспрашивала, где мать, отец, не пишет ли девушка. Нет, девушкой не обзавелся еще.