Георгий Савицкий: Битва «тридцатьчетверок». Танкисты Сталинграда

Вот такой была «великая мудрость фюрера»!..

Победоносное шествие колонн мотомеханизированных частей Шестой армии вермахта прекратилось весьма неожиданно. У какой-то безымянной высоты, всего лишь точке на оперативных картах, путь победителям «всея Европы» преградил заслон красноармейцев.

Батарея из трех 76-миллиметровых противотанковых орудий ударила внезапно, словно бы из ниоткуда – эти русские весьма неплохо замаскировались. Чрезмерное высокомерие стоило гитлеровцам сразу двух подбитых танков и полутора десятков трупов пехотинцев. Яростно палящих из винтовок и пулеметов русских вместе с их пушками сровняли с землей вызванные по рации «Юнкерсы-87».

Семнадцатилетнему Фридриху Вайсманну повезло – он остался лежать среди тех полутора десятков. Осколок русского снаряда отрикошетил от крупповской брони среднего командирского танка Pz.Kpfw IV Ausf F1 B.W и попал в голову молодого пехотинца. И проломил височную кость – быстрая и легкая смерть от мгновенного кровоизлияния в мозг.

Молодой немец уже не испытает страха и ярости перед русскими автоматчиками в жестоких и кровопролитных уличных боях. Он уже не будет замерзать насмерть в развалинах города, не будет вываривать лошадиные копыта и разгрызать последний заледенелый сухарь. И видеть при этом, как контейнеры с едой, сброшенные на парашютах с транспортных трехмоторных «Юнкерсов-52», ветром относит на русские позиции… Он не будет вжиматься в мерзлую землю на дне окопа под завывания «Сталинских оргáнов» [7].

Более того, Фридрих Вайсманн умер в счастливом неведении об истинных масштабах грядущей трагедии. Он, солдат непобедимого Третьего рейха, не узнал предательства собственного командования, которое в канун Нового года, 1943-го, заказало панихиду по живым солдатам вермахта, продолжавшим стойко, несмотря на все ужасы окружения, оборонять свои позиции. Даже гитлеровские солдаты – оккупанты, не заслужили предательства собственного командования. В русском плену с ними обращались гораздо более уважительно, чем на боевых позициях.

Фридрих Вайсманн лег в сталинградскую землю, под простой березовый крест, с надетой на него каской. А домой, в Баварию отправился казенный конверт с печатями вермахта. Внутри – половинка посмертного медальона и сухое, пересыпанное канцеляритом, извещение о смерти.

После госпиталя гвардии старшину Стеценко в действующие войска не отпустили. Не раз горевший в танке гвардеец негодовал: как же так – в то время, когда мы несем огромные потери, его заставляют отсиживаться в тылу! Да я самому товарищу Сталину напишу, черти вы эдакие!!!

– Никому писать не надо, товарищ гвардии старшина, – строго ответил ему в «задушевной беседе» представитель Особого отдела с капитанскими «шпалами» на петлицах. – Неужто вы думаете, что товарищ Сталин будет читать то, что написал хоть и гвардеец, но все же простой солдат.

– Вот именно потому, что гвардеец и простой солдат, – ответил спокойно Степан Никифорович и даже приосанился чуток. – Права у вас такого нету на меня. Воюю на передовой, с техникой на «ты», а не то что некоторые: все за столом и за пишмашинкой. Нешто еще и девку-секретутку заводят…

– Старшина, ты полегче-то на поворотах! – особист повысил голос ровно настолько, чтобы сидящий перед ним танкист понял: в штабе тоже не дураки сидят.

– Виноват, товарищ капитан, – Степан Никифорович понял.

– Вы участвовали в воздушно-десантной операции под Ржевом и Вязьмой прошлой зимой?

– А вот этого я тебе, милок, не скажу, хоть тут меня «шлепни»…

– Вижу, военную тайну хранить умеете, – чуть улыбнулся контрразведчик с петлицами капитана. – Значит, не ошиблись в вас. Коммунист?

– С 1940 года, еще с белофиннами воевали…

– Получите сопроводительные документы и убывайте по месту назначения.

– Есть!

Паровоз пыхтел и плевался паром, дым вился над составом, перестукивали на стыках колеса.

В теплушках собрался самый разный фронтовой народ: легкораненые ехали в отпуска, кого-то переводили на новое место службы, кто-то направлялся в тыл за новой техникой или на курсы младших командиров.

Гвардии старшина Стеценко ехал вместе с танкистами как раз по такому делу. В теплушке играла разухабистая гармошка, танкист с обожженным лицом разливал добытый на полустанке самогон.

– Ну, будем, славяне!

Степан Никифорович кивнул и загрыз ядреный «первач» черным хлебом с луком.