Борис Тартаковский - Квадрат смерти

Стрельба прекратилась, и в наступившей тишине неожиданно прозвучал голос Язвинского:

— Лейтенант Хигер, к командиру!

Мошенский все еще лежал у выхода из рубки. Кто-то подложил ему под голову сбитый в ком китель, и на черном фоне побелевшие скулы капитан-лейтенанта как будто еще больше выпирали.

Мошенский увидел Хигера, но не мог разглядеть что весь рукав его робы в крови.

— Что, большие разрушения? — тихо спросил Мошенский.

Семен ответил, но его слова уже не дошли до сознания Мошенского. Капитан-лейтенант был сосредоточен лишь на том, что заставило его выйти из небытия: батарея должна выстоять!

На все боевые посты было передано последнее приказание капитан-лейтенанта Мошенского:

— Батарея должна выстоять. Этого требует от нас Родина!

Семен приказал собрать всех раненых на полубаке — самом безопасном месте на батарее, а сам спустился в отсек, где люди отчаянно боролись с огнем.

В погребе еще осталось несколько больших снарядов для стрельбы по подводным лодкам. Сейчас эти снаряды угрожали всей батарее. Их нужно во что бы то ни стало убрать из погреба, переборка которого накалилась от пожара в смежном отсеке.

Горела и каюта Мошенского. Семен не знал, что и Самохвалов, и Филатов, и многие другие, прокопченные дымом, задыхающиеся в этом пекле, ранены, как и сам он.

Рядом с ним оказался Николай. Семен не сразу узнал его.

— Ты почему здесь? — сердито закричал Семен.

— Пришел сменить тебя. Твое место сейчас — на мостике. Командир авиагруппы прислал с аэродрома катер за ранеными. А мы тут сами справимся. — И, схватив пожарный багор, Николай стал орудовать им в самом горячем месте.

У трапа, внизу, стояли катера, куда с величайшей осторожностью сносили раненых. Их тут же подхватывали люди с аэродрома. Некоторых Семен знал в лицо.

Но вот по скоб-трапу быстро поднялся незнакомый Семену лейтенант. Он был очень молод.

— Лейтенант Кучеренко, — отрекомендовался летчик. Фамилия ничего не говорила Семену.

— Полковник приказал узнать, что с Мошенским. И еще, — лейтенант замялся, — я обязан вашей батарее жизнью…

У него был звонкий мальчишеский голос.

— В марте меня оседлали два «мессера». Ваши тогда меня здорово выручили.

— А, вот как… Очень рад… Это были вы…

— Прошу, располагайте мной полностью, — горячо продолжал Кучеренко. — Может, нужно сделать что-нибудь очень серьезное, трудное… Пожалуйста…

Да этот Кучеренко был, видно, славный парень.

— Вот и доставьте нашего командира в госпиталь как можно быстрее и осторожней. Он очень плох, — сказал Семен.

— О! — только ответил Кучеренко. — Я сделаю все возможное… — горячо заверил он.

— Сейчас его спустят.

Кучеренко буквально скатился по трапу вниз. Семен подозвал Филатова.

— Снесите в катер командира. Только осторожно.

Привязав к себе Мошенского, впавшего в беспамятство, Филатов стал осторожно спускаться вниз, где с рук на руки передал командира летчикам.

Семен был уже занят другим делом, когда Филатов поднялся и подошел к Язвинскому, который перевязывал раненых.

— Ну, как? — опросил Язвинский, продолжая свое дело. — Снес командира? — Он поднял голову, услышав хриплое дыхание краснофлотца. — Ты это что?..

— Товарищ лейтенант, вы не перевяжете меня?

Лицо Филатова, обычно красное от солнца, теперь стало серым, даже веснушки посерели.

— И ты ранен?

Филатов указал на плечо. Язвинский осмотрел раненого и рассердился:

— Да тебя же нужно самого отправить в госпиталь!

— Не уйду с батареи… Вон сколько народу вышло из строя.

Виктор Донец, согнув в дугу длинную, худощавую спину, тихонько опустил у борта одного из убитых. Это был Лебедев — его друг, его товарищ, которого все на батарее уважали и любили за ум, отвагу, за улыбку. И вот нет Лебедева. И несколько минут Виктор Донец стоит, склонившись над другом, глаза его полны слез…

Устало прислонившись спиной к борту и вытянув раненую ногу, Виктор Самохвалов смотрит на Донца. Лицо Самохвалова в крови, измазано сажей — он было сунулся тушить пожар, но лейтенант Даньшин погнал наверх.

— Видишь, тезка, — сказал Самохвалов Виктору Донцу, кивнув в сторону убитых, уложенных на палубе. — Как в строю… Даже таких богатырей, как Здоровцев и Молодцов, не пощадило…

Как и раненые на палубе, они ждали катера для отправки на берег. Триста четырнадцать дней они воевали, ни разу не сойдя на берег, триста четырнадцать дней и ночей…