Александр Чаковский - Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе

В комитете комсомола остался лишь один из заместителей секретаря, парень, носивший очки с толстыми стеклами.

Он очень обрадовался Анатолию, понизив голос, сказал, что все о нем знает, потому что «оттуда уже звонили», а затем с возмущением и горечью стал рассказывать, как его уже дважды «завернули» из военкомата из-за проклятых очков с какой-то немыслимой диоптрией.

Замсекретаря предложил Анатолию поработать в комитете, потому что один буквально «зашивается».

Работы и впрямь оказалось много. Надо было снимать с учета комсомольцев, уходящих в армию и в ополчение, помогать ректорату составлять списки на эвакуацию, ежедневно распределять дежурных по зданию, устанавливать ночные посты на чердаке, следить за состоянием противопожарного оборудования…

По институту быстро распространился слух, что Анатолий находится на каком-то «особом учете», что он, рискуя жизнью, выполнял важное поручение в тылу врага, сохранив при этом свой комсомольский билет, только что вернулся и заслужил право на короткий отдых.

Дома Анатолия охватывала тревога и недобрые предчувствия. А в институте он был героем. Поэтому он старался как можно реже бывать дома, тем более что работы у него хватало — и дневной и ночной.

Постепенно он успокоился бы окончательно, если бы не мысли о Вере.

Домой к Вере Анатолий больше не ездил, боясь встретиться с ее матерью, а еще больше — с самим Королевым, но регулярно звонил по телефону в надежде услышать Верин голос.

Однако телефон или молчал, или слышался голос Анны Петровны.

Обычно в таких случаях Анатолий молча вешал трубку и только один раз не удержался и, изменив голос, попросил к телефону Веру. «Верочки нет! — как-то надрывно ответила ее мать. — А говорит кто? Спрашивает-то ее кто?»

Анатолий и на этот раз молча повесил трубку.

Шли дни, а Анатолий был еще в Ленинграде. Если бы его спросили, почему, он наверняка бы ответил, что ждет, пока восстановят его документы, и тогда он будет добиваться, чтобы его отправили на фронт.

Но где-то в глубине души Анатолий уже чувствовал, что не хочет покидать Ленинград, тем более что сводки в газетах с каждым днем становились все тревожнее.

При одной мысли, что ему снова придется встретиться с немцами, что в него будут стрелять, что там, на фронте, его уже не укроют стены домов, Анатолием овладевал страх. «Почему, собственно, я должен торопиться на фронт?» — оправдывался он перед собой. На его долю уже выпали испытания, через которые не прошел никто из окружающих его людей. Разумеется, чуть позже он пойдет на фронт. А сейчас, выполняя здесь, в институте, возложенные на него обязанности, он уже тем самым принимает участие в войне.

Днем Анатолий вызывал студентов в комитет комсомола, уточнял разные списки, снимал с учета, был непременным оратором на всех митингах и собраниях. По вечерам он руководил дежурством — то в институте, то в своем домоуправлении. Он вешал через плечо противогаз, надевал на рукав красную повязку и чувствовал себя уже не рядовым бойцом, а командиром. Резким, требовательным голосом призывал он дежурных по институту к еще большей бдительности, бранил жильцов за плохую светомаскировку, за попытки увильнуть от ночного дежурства на чердаке. Он разговаривал с людьми уверенно-снисходительно, как человек, который уже сделал для победы над врагом гораздо больше, чем остальные.

В своем ослеплении Анатолий не замечал, что отец, открывая ему дверь — он по-прежнему сам спешил на любой звонок, — все чаще смотрит на него с тревожным недоумением, точно тщетно дожидаясь ответа на какой-то невысказанный вопрос.

Это случилось вечером, когда Анатолий еще не вернулся. В кабинете Федора Васильевича раздался телефонный звонок. Незнакомый мужчина спросил, не товарищ ли Валицкий у телефона, и, получив утвердительный ответ, произнес:

— Это говорит Королев. Вы меня, наверное, не помните. Я был у вас по поводу дочери…

— Нет, напротив, конечно, помню! — воскликнул Валицкий. — Очень рад, что все кончилось благополучно и ваша дочь вернулась.

— Моя дочь не вернулась, — раздалось в трубке, — я узнал номер вашего телефона, чтобы спросить… А ваш сын дома?

— Нет, его еще нет, — ответил Валицкий, понимая, что говорит неправду, потому что Королев, задавая свой вопрос, имел в виду совсем другое. Федор Васильевич тут же смешался и невнятно проговорил: — Значит, что-то случилось…

— Да. Значит, что-то случилось, — повторил Королев, и голос его на этот раз прозвучал как бы издалека. — Я позвоню вам еще раз. На всякий случай…