Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах

Панков и Аня пошли по загончикам, показывая, каких животных брать, и парни весело хватали поросят, потешаясь над их страхом, отпуская шуточки. Выбирали слабеньких, с желтой кожей, малорослых «задохликов», сбивали в одно стадо, чтобы завтра отправить на откорм в поле. «На курорты», — смеялись свинари.

Выбрав место почище, Игнат стоял, облокотясь на ограду. Из степи изредка налетал ветерок и приносил аромат цветущих деревьев и трав. После его свежего дуновения особенно тяжелым казался запах свинарника. Но никто здесь словно не замечал этого запаха. Игнат замечал и дышал полной грудью только в те редкие минуты, когда степной ветер пролетал над загончиками.

Алексей Васильевич издали кивнул Игнату. Они прошли за корпуса, через футбольное поле с одними воротами, мимо чахлого цветника к низкому длинному строению с тремя крылечками. Тут были контора и общежитие.

В конторе стояли стол, койка, застланная пестрым одеялом, табуретки. На одной из них — ведро с водой и кружка. Панков напился, бросил фуражку на кровать и сел за стол.

— Садись, Чернобылко, — кивнул он Игнату, — высказывайся.

— Возьмите на ферму работать, — исподлобья глядя на Панкова, сказал Игнат.

— Работать? — Алексей Васильевич огладил усы, задумался.

Игнат ждал.

— Я тебя с дорогой душой взял бы, — наконец заговорил Панков, — только должности подходящей для тебя не вижу. Вот оно какое дело. Демобилизованный сержант, людьми руководить можешь, а у нас… — Алексей Васильевич развел руками.

— Я не руководить, я на работу прошусь, — Игнат положил на стол загорелый кулак.

Панков прищурил золотистые глаза и, будто впервые увидев его, посмотрел на Игната. Перед ним сидел черноглазый молодой человек с хорошей военной выправкой. Тугая шея с крутым кадыком, крутой литой подбородок так и просились в широкий вырез матросской форменки. Но был на нем пехотный китель, застегнутый на все пуговицы, только крючки на воротнике не сходились.

— Видишь, какое дело… — начал Панков.

В это время дверь приоткрылась, и в комнату просунулась мальчишечья голова со сморщенным, в ярких веснушках носом.

— Можно к вам, Алексей Васильевич? — спросил звонкий голос.

— Ну, войди, — недовольно отозвался Панков.

В комнате появился парнишка в синей майке, с длинными тонкими руками. Игнат узнал его — это был Федька Сапрун, соседкин сынишка.

— Ты чего? — строго спросил Панков.

— Маманька ж говорила… На работу к вам.

Федька крутил в руках старую армейскую фуражку с черным околышем.

— А учиться, что же, совсем бросил?

— Я в той… в вечерней школе буду учиться, — быстро, точно заранее подготовив ответ, проговорил Федька.

— Какая у нас работа, знаешь? — строго спросил Алексей Васильевич.

— Со свиньями ж, — Федька распустил складки на переносице и быстро потянул носом.

— Таких, как ты, мы сначала в пастухи берем. Освоишься, дело узнаешь — переведем в свинари. Согласен?

— Согласен, — Федька широко улыбнулся, обнажив острые зубы.

— С ним все ясно, — сказал Панков, когда за Федькой закрылась дверь, — а с тобой не ясно. В пастушки тебя брать резону нет, свинарем…

— Возьмите свинарем, — сказал Игнат.

Панков дернул острыми плечами.

— Если просишься, возьму, только потом не обижайся: работа у нас нелегкая.

— Я работы не боюсь — Игнат встал. — Когда приступать?

— Да хоть завтра.

— Ладно, завтра явлюсь. Койку в общежитии дадите?

— Найдем, — Алексей Васильевич тоже встал. — Постель свою принесешь.

Панков протянул Игнату руку. Тот помедлил, потом подал свою.

Выйдя из конторы, Игнат Чернобылко направился к тому корпусу, где оставил Аню.

— В станицу пойдешь?

— Нет, сегодня не пойду, — ответила Аня.

Игнат глянул вопросительно.

— Каждый день ходить — ног не хватит.

— Ну, проводи.

Они вышли за шлагбаум, на степную дорогу, прогретую солнцем. С минуту шагали молча.

— Что ж не спрашиваешь, зачем я на ферму приходил? — спросил наконец Игнат.

Аня взглянула на него из-под платочка быстро и тревожно.

— Ты на меня обиделся?

— За что?

— А за часы. Я ж их подвела.

— Обиделся, — резко сказал Игнат. — Зачем ты это сделала? Тебе со мной неинтересно?

— Ой, что ты, — обеими руками отмахнулась девушка. — Я маме обещала вернуться пораньше, а ты все просил: останься да останься. Мне хотелось остаться, а надо было идти. Я и подвела часы, чтобы себя поторопить. И тебя… Не сердись, Игнат!

— Вчера я на тебя ох как был зол, — сказал Игнат, — сегодня уже отошло. Решил, что это все равно ничего не переменит, — он остановился. И Аня остановилась. — Я тебя никому не уступлю, пусть все на носу себе зарубят. И этот, Панков твой, пусть зарубит…