Владимир Першанин - Я – бронебойщик. Истребители танков

Самой уязвимой частью была узкая амбразура. Ее прикрывала заслонка сантиметра три толщиной. Обычные пули со стальными сердечниками заслонку пробить не смогли, хотя крепко смяли ее и заклинили.

Продырявили заслонку пулей БС-41 с сердечником из вольфрама. Эти усиленные патроны мы получили по пять штук на ружье и берегли до последнего, в случае появления вражеских танков.

Вытащили за ноги из колпака убитого немецкого пулеметчика. Тяжелая пуля, частично расплющенная о заслонку и каску солдата, пробила голову. Удар был настолько сильным, что выбило из орбит оба глаза, а лицо было сплошь покрыто пленкой засохшей крови.

Гриша Тищенко торопливо отошел в сторону. Мне показалось, парню сделалось дурно. Чего удивляться? Он был самый молодой из нас и ушел на фронт добровольцем.

Мы отвоевали кусок нашей земли, захваченной оккупантами. Но каких потерь это стоило! Я спросил старшего лейтенанта Зайцева:

– Почему полк шел напролом через ровное поле? Что, нельзя было обойти с флангов?

Тимофей Макарович Зайцев помолчал, не зная, что ответить. Стал объяснять, что наступление – сложная вещь. Каждый полк отвечает за свой участок. Если мы пустим роты в обход, они пойдут по «чужой территории», там, где должны наступать другие части. Здесь мы худо-бедно разминировали подходы, каждый батальон знал свою задачу, выявили огневые точки противника. Кроме того, поджимало время, некогда было изобретать обходные маневры.

– И тогда пустили в лоб полупьяную толпу. Прямо на пулеметы, а на потери наплевать! Мы что, по-другому воевать не умеем?

Не знаю, откуда вырвались эти слова. Услышь такое любой политработник, меня бы затаскали и песочили без устали. Сомневаться в мудрости больших командиров считалось преступлением. Я верил Зайцеву и говорил откровенно, что накопилось на душе.

– Сто с лишним убитых и две сотни раненых. В полку девять рот, пополненных в последние дни. Мальчишки пришли необученные, а их напоили – и вперед! Три роты как корова языком слизнула. В бронеколпаке стреляных гильз было по щиколотку. Фрицы расстреливали наших ребят, как куропаток. Я посчитал убитых немцев: двадцать пять или чуть больше.

– В наступлении потери один к трем, – пояснил Зайцев. – Ладно, прекратим. И не вздумай болтать лишнее среди бойцов. До комиссара дойдет – он целое дело раздует. Ему же больше не хрена делать. Теперь другой вопрос. Твой пулеметчик, Родион Шмырёв, меня не устраивает. Чего молчишь?

– Слабоватый. Но он на бронебойщика учился, а его на ручной пулемет поставили.

– И бронебойщик из него не лучше бы получился. Или ты другого мнения?

Мы были с Родькой приятелями. Хороший простой парень, который мне всегда доверял. Но на войне мало быть хорошим парнем. В этом наш ротный прав, и оправдывать Шмырёва я не стал. Он действительно порой был слишком беззаботен. Хотя я его тоже предупреждал.

– Раз «дегтярев» заклинило, два… Сколько можно? Мне не сопли нужны, а надежный пулеметчик. А третьим расчетом ПТР пусть Назаров Александр командует. Нормальный парень?

– Нормальный. Вел огонь самостоятельно, когда командира расчета убили.

Вызвали Назарова, рослого парня с оспинами на лбу. Он был родом из волжского городка Быково, работал в колхозе. На войне уже потерял старшего брата и еще кого-то из родни.

– В общем, решили, – подвел итог Зайцев. – Помощника я тебе завтра найду, а пока один справляйся. Цепляй угольники на петлицы, теперь ты младший сержант.

Саня Назаров широко заулыбался, потом козырнул:

– Есть, младший сержант.

Я был тоже повышен в звании до сержанта. Хоть и пустяк, а приятно. Хотя какая разница? Принесли обед, он же завтрак, от которого утром большинство отказалось. Сейчас выпили водки, немного трофейного рома и съели вначале горячую обеденную кашу, а затем холодную, утреннюю.

Люди, плохо спавшие предыдущую ночь, буквально валились с ног. Кто мог, набились в глубокую, с дощатым полом немецкую землянку, доставшуюся шестой роте. Многим места не досталось.

У меня вызвал уважение усатый лейтенант Ступак. Он бы мог выгнать всех в окопы, а сам залечь в тепле. Но этого не сделал. Неторопливо расхаживал по траншее, наблюдал в бинокль за немецкими позициями.

Мое отделение забралось в крытый глубокий окоп, служивший немцам временным складом. Почти все ящики фрицы отсюда вытащили во время отражения атаки, земля была притрушена соломой. Принесли кусок брезента, порванную маскировочную сеть и несколько трофейных шинелей. Заснули, как в омут провалились, прижавшись потеснее друг к другу.