Николай Томан - На прифронтовой станции

— Ах, Сережа, тяжело мне будет без тебя... — с усилием проговорила Анна, торопливыми движениями утирая слезы. Помолчав несколько секунд, она повернула к нему голову и, глядя ему прямо в глаза, добавила чуть слышно: — Ведь я люблю тебя, Сережа!..

Вот ведь как это получилось! Не он, не Сергей Доронин первым произнес заветное слово. Много раз готово оно было сорваться с языка, но Сергей боялся, что не так скажет, еще, чего доброго, обидит или рассмешит Анну. Брал машинист Доронин самые трудные тяжеловесные составы, с честью выполнял самые ответственные задания, а тут сплоховал, так и не решился произнести коротенькую фразу из трех слов. Но в этом уже и не было необходимости. Ее сказала Анна.

— Анечка! Аня! — только и смог воскликнуть Сергей, сильно, до боли сжимая руки девушки. — Вот уж никогда себе этого не прощу... Знаешь, как я мучился!.. — сбивчиво говорил Сергей. — День за днем откладывал, все хотел объясниться, спросить, как ты относишься ко мне... пойдешь ли за меня... Знаешь, что еще останавливало меня? Ведь я собирался на фронт, и мне сказал один мой друг, что нехорошо жениться перед уходом на войну, что лучше...

— Замолчи! — сказала Анна и зажала ему рот ладонью. — Плохой у тебя друг, Сережа, и ты не слушай его. Я гордиться буду, что мой муж на фронте...

Последние дни на станции Воеводино прошли необычно спокойно. Фашистские самолеты, посещавшие станцию почти каждую ночь, казалось, оставили ее в покое. Беспрепятственно ходили теперь поезда на участке Воеводино — Низовье. Машинисты привыкли к уплотненному графику, и Анне Рощиной уже не приходилось так волноваться за них.

Спокойнее стало и в отделении майора Булавина. Расценщик Гаевой больше ни разу не был в депо. Не посылал он и шифровок агенту номер тринадцать, только попрежнему писал частые письма Глафире Марковне по просьбе прихворнувшей тети Маши, жаловавшейся сестре на несносную подагру.

Вздохнул спокойнее и капитан Варгин: замысловатые шифровки Гаевого ему удалось, наконец, прочесть. Майор Булавин просматривал в последний раз донесения Гаевого, прежде чем отдать распоряжение об отправке их в Управление генерала Привалова. В это время дежурный офицер доложил, что штаб фронта срочно вызывает его к аппарату.

Булавин знал, что из штаба фронта его могли вызвать только Привалов или Муратов, но почему вдруг понадобился он так срочно? Ведь только утром он разговаривал с подполковником Угрюмовым, помощником Муратова, и, кажется, все вопросы были с ним разрешены. О расшифровке донесений Гаевого Булавин тогда еще ничего не мог сообщить подполковнику, но Угрюмов ведь и не спрашивал об этом.

Собираясь на узел связи, находившийся при штабе одной из воинских частей местного гарнизона, Булавин захватил с собой обе шифровки Гаевого.

Аппаратная помещалась в просторной землянке. Девушки-связистки выстукивали что-то на аппаратах Бодо и телетайпах, когда в землянку вошел Булавин. Разыскав дежурного офицера подразделения связи, майор попросил его вызвать «Енисей». «Енисей» был позывным штаба фронта, и поэтому дежурный спросил:

— А кого вам на «Енисее»?

— «Резеду», — ответил майор.

Это была позывная Управления генерала Привалова.

— Совсем недавно кто-то с «Резеды» вызывал майора Булавина, — заметил дежурный.

— Я и есть Булавин.

Дежурный подошел к одному из аппаратов и приказал девушке запросить «Енисей». Минут через пять связистка доложила:

— У аппарата Муратов.

Майор подсел к девушке и попросил сообщить «Резеде», что от «Березки» прибыл Булавин.

Отправив ответ майора, связистка подала Булавину конец ленты, медленно сползавшей с валика в такт ритмичным ударам клавишей, автоматически отстукивающим буквы.

«Здравствуйте, товарищ Булавин, — читал майор на ленте. — Как больной зуб?»

«Зубом» было условлено называть Гаевого.

«Попрежнему побаливает», — коротко ответил Булавин, перебирая ленту, на которой телетайп после короткой паузы стал выстукивать приказание Муратова.

«Приготовьтесь через день-два вырвать его».

«Понял все», — отозвался Булавин.

«В лазарете произведем одновременно такую же процедуру», — продолжал полковник Муратов.

Булавин, знавший, что «лазаретом» условно называется отделение генерала Привалова на станции Озерная, понял, что и там будет арестован агент вражеской разведки.

«Удалось обнаружить и осу, — продолжал выстукивать аппарат. — Собираемся вырвать жало. Вы понимаете меня?»