Сергей Аксу - Нет, про это он писать не будет

Нет, не будет он ей писать про «бардак», царящий вокруг, про тупые пьяные морды. Про хорька, старшего прапорщика Мишина, который загнал местным чеченцам два ящика патронов, двенадцать гранат и семь спальников. И в конце концов загремел под трибунал.

Нет, не будет он ей писать про вырезанный ночью соседний блокпост, про зверски убитых пацанов.

Нет, не будет он ей писать про колонну их бригады, попавшую под Герзель-Аулом под обстрел наемников Хаттаба, про горящий БМП и покореженные «ЗИЛы».

Нет, не будет про это он ей писать, и многое постарается забыть, что там видел и испытал.

Жаль, что она знает, где он находится. Надо было поступить, как его тезка, Валерка Назаров из Саратова. Он, чтобы родители не беспокоились, посылал свои письма приятелю, который остался в расположении части, а тот в свою очередь переправлял их оттуда его предкам».

Устроившись поудобнее на переднем сидении, Крестовский старательно вывел на листке из ученической тетрадки:

«Дорогая мамулечка, не беспокойся за меня, я скоро вернусь…».

Но его отвлек подошедший парнишка, Валька Гуськов, с которым он служил в Оренбурге. Оба обрадовались неожиданной встрече. Валька до армии механизатором в совхозе работал. Уже подростком вовсю гонял на мотоцикле, шоферил, помогал отцу и брату на комбайне по время уборочной. Они деревенские все такие, сызмальства к настоящему мужскому труду приучены, не то что мы, городские. Технику Гуськов знал как свои пять пальцев. Мог с завязанными глазами ее разобрать и собрать. По шуму двигателя запросто определял любые неполадки.

– Значит, в снайперах теперь! А я вот гайки да болты кручу! – кивнул он на свои замурзанные с черными поломанными ногтями руки и замасленную спецовку. – «Бэхи» да «бэтры» ремонтирую, на ноги ставлю.

– Остолопы! Сколько еще вам, говнюкам, повторять! Свалились на мою голову! – донеслось до них из-за палаток.

– Это комвзвода Захаров «черпаков» воспитывает! Неделю назад «дембелей» сменили. Бесплатное кино. Как там у вас в батальоне?

– Полный звиздец! Каждую ночь, заразы, обстреливают. Как-то подсчитал ради интереса, одиннадцать раз, сволочи, за ночь долбили.

– Наших кого-нибудь видел?

– Саня Карапуз отвоевался, увезли под Новый год с ранеными, ухо ему отстрелили. Башка вся забинтована, стала на футбольный мяч похожа. Хоть автографы на ней пиши. «Русский Марселец» сейчас в госпитале, ноги отморозил, совсем у него плохи дела. Гангрена. Заражение пошло, боюсь, могут ампутировать. У Паши после одной из «зачисток» напрочь «крыша поехала», теперь на кухне хлеборезом. «Дядя Федор», Фарид Хабибуллин, погиб. Помнишь, бугай у нас был, борец из Нижнекамска. Ну, которому все по фигу было. Ну, который на всех положил! Так в горах с ним случай был: утром пришли менять; пулемет торчит из сугроба, а самого нет. Потом откопали из-под снега. Спал, собака. Завернулся в тулуп и спальник. Сгорел он в «бээмпэшке» под Герзель-Аулом. Только бушлат да фотка девчонки его и остались. Мясорубка была та еще. Серега, «Мастер», теперь со мной в паре, на днях ефрейторскую «соплю» получил.

Приятель с каким-то особым благоговением потрогал Валеркину «эсвэдэшку».

– Замочил кого-нибудь?

– Как видишь, зарубок нет! Пока нет!

– Что так? Мазанул?

– Смеешься? Да я со ста метров тебе без оптики пятак сделаю! Был один случай пару недель назад, да нельзя было себя обнаруживать. Да, наверное, и не смог бы тогда. Думаешь, что вот так, запросто, можно человека грохнуть! Одно дело, когда стреляешь и не видишь его, в кустах там или в темноте, а другое, когда он у тебя на «мушке».

– Вот, что я тебе скажу! Лучшие стрелки – это бабы! О Павличенко, знаменитой снайперше, слышал? Которая триста фрицев отправила груши в раю околачивать.

– Нет, не слышал! Алию знаю, Молдагулову. Тоже снайпер. Памятник ей в Актюбинске на улице Карла Либкнехта стоит, мы туда с братом к бабульке часто на лето ездили…

Их оживленную беседу прервало появление капитана Карасика. Он был мрачнее тучи. Его красное обветренное лицо приобрело кирпичный цвет; серые глаза потемнели и излучали такую злобу, что не приведи господь!

– Мудачье! Мразь тыловая!

Тяжело плюхнувшись на сидение, скомандовал:

– Поехали! Ну, бля, уроды! Окопались тут!

Таким Валерка еще никогда его не видел. Ведь Карасик – душа батальона, добрейший малый, правда, с чудинкой. Утром встает чуть свет, выходит из палатки в чем мать родила, с полчаса перебрасывает с плеча на плечо ржавую двухпудовую гирю и обливается из ведра ледяной водой. У всех мурашки по всему телу от одного его вида. Клубами пар от его широкой спины поднимается, а он только посмеивается, громко покрякивает да еще и подмигивает солдатам, съежившимся от холода и сырости.