Сергей Аксу - Симпозиум отменяется

– Матвеич, как же тебя не воротит от всей этой мерзости, что снимаешь! Другого бы уж давно на изнанку вывернуло!

– Э, дорогой, если сопли и слюни распускать, да еще и думать об этом, вообще ничего не снимешь. Тут необходимо хладнокровие, как у хирурга. Привыкаешь со временем.

– А я бы стрелял вас, сволочей! У людей горе, боль, страдания, а вы тут крутитесь с камерами! В наглую прете, суки! Объективы тычите в лицо. Продажные твари! – вновь закипел изрядно захмелевший Дудаков, со всего маха хлопнув кулаком по столу.

– Дмитрич! Тихо! Сбавь обороты!

– Если бы не они, все бы думали, что ты тут деревья сажаешь, цветы окучиваешь да груши околачиваешь, – вставил вкрадчивым голосом Николай Юрков, колдуя у печки над котелками.

– Я груши околачиваю? Я окучиваю? – заорал возмущенный капитан, пытаясь вскочить. – Да я! Да я тут столько ребят потерял! Столько крови видел!

Крылов проснулся от какой-то суеты, от снующих туда-сюда «собровцев». От выпитого накануне тупо гудела голова. Заложило нос. Во рту словно кошки насрали.

– Что случилось? – полюбопытствовал, приподнимаясь на скрипучей панцерной сетке, журналист у старшего лейтенанта Колоскова, сидящего за столом с остатками былого пиршества и сосредоточено набивающего карманы разгрузки рожками.

– Под Аргуном – заваруха! Поезд «вахи» подорвали! Сволочи! Бой идет! Рация пищит, помощи просят!

– Матвеич! Ты как? – окликнул заглянувший в помещение Виталий Исаев.

– Видно, я вчера, братцы, перебрал!

– Виталь, помнишь, он вчера на полуслове отрубился! Все болтал, болтал, ни хера не закусывал, – хриплым голосом отозвался Квазимодо.

– Матвеич, едешь с нами или остаешься?

– Какие разговоры, мужики! Конечно, еду!

– Через пять минут выезжаем!

– Я мигом соберусь.

Через несколько минут у головного собровского «Урала» уже крутился фотожурналист со своим потертым, видавшим виды коричневым кофром, набитым видеоаппаратурой и кассетами.

– Матвеич! Учти, у нас нянек нет! Так что не рыпайся, куда не следует! Вытаскивать тебя будет не кому! – помогая стрингеру забраться в кузов, бросил Степан.

– Сам понимаешь, не на крестины едем, – добавил Виталий.

– Все будет спок, ребята! «Вэвэшники» тоже едут?

– Нет, они остаются здесь, у них другая задача! – ответил, сидящий напротив Савельев. – Прикрытие тыла.

– Чтобы абреки в спину не долбанули!

К вечеру на базу вернулся СОБР, на этот раз без потерь не обошлось. Усталые хмурые бойцы разгружались молча. Из кабины бережно принимали раненного Митрофанова, он, морщась от боли, закусив губы, опирался на плечи товарищей. У одного из «Уралов» в лобовом стекле появилась большая продолговатая дыра, от которой разбегалась паутина мелких трещин.

– Где Матвеич? Мой дорогой яйцеголовый друг! – громко баритоном пропел подошедший к «Уралу» старший лейтенант Тимохин.

– Матвеич? – переспросил здоровяк Юрков с перемазанной сажей щекой и при этом оглянулся на товарищей.

– Я поцелую его в его вдохновенную лысину! – продолжал изгаляться Тимохин.

– Подкузьмил твой Матвеич! – отозвался, кряхтя, угрюмый Касаткин, взваливая на спину Юркову «АГС».

– Срыгнул, что ли? В Аргуне остался? – полюбопытствовал у Степана Исаева старший лейтенант. – Жаль. Дмитрич проспался, оклимался от «зеленого змия» и собирался вновь учинить ему разгром за круглым столом. Так что сегодня нагрянет, ждите в гости.

– Не до гостей нам.

– Пулю словил твой дорогой Матвеич! – вставил, выглядывая из-за широкой спины брата-близнеца, Виталий. – Прям в пупок! Говорили ему, не лезь на рожон! Так нет же, сученок, нарисовался во всей красе! Нате, смотрите, какой я герой, какой я рисковый! Тут же и сняли! Пискнуть не успел!

– Как пулю? Шутишь?

– Бля, буду! Какие тут могут быть шутки! Сложился как карточный домик! Только его и видели! Вон Савельев и прикрывал, пока мы его с Никитой из-под огня выволакивали! Весь «короб», поди, расстрелял! Промерзли до костей! По кювету со студеной водой тащили. А там еще ледок тонкий, будь он не ладен, поизрезались все. Никита вообще промок до нитки, до сих пор весь трясется как осиновый лист.

– Ну, и где он? Матвеич-то?

– На «вертушке» в Ханкалу с ранеными и «двухсотыми» отправили.

– Говорил все, «живой бой» хочу отснять! Вот и отснял бой, – проворчал Тимохин, сплевывая в сердцах себе под ноги.

– Это точно! «Живой бой» снял! Только еще неизвестно, каким он для него будет, этот «живой бой»! – вставил Савельев, выбрасывая скомканную пустую пачку «Примы». – Дай-ка закурить!