Николай Какурин: Гражданская война. 1918-1921

Отчаявшись сломить упорство Вильсона, дипломатия Англии и Франции решила столковаться непосредственно с Японией, что повлекло за собой перемену позиции США. [20]

Вильсон решил выступить активно на стороне интервентов, чтобы не дать возможности Японии вести самостоятельную политику в Сибири.

6 июля 1918 г. чехо-словацкие отряды после уличного боя с советскими отрядами захватили Владивосток. В этой борьбе на стороне чехо-словаков приняли участие и союзные отряды, высаженные с судов, так что этот день можно считать началом открытой и активной интервенции (по существу, интервенция началась, конечно, раньше). Только после отъезда миссий Антанты из Вологды и их благополучного прибытия на Мурманское побережье юридически оформляется интервенция. Декларация американского правительства от 5 августа 1918 г. так объясняет цели интервенции: Соединенные Штаты не имеют в виду каких-либо территориальных приобретений; они только желают помочь чехо-словакам, которым грозит нападение вооруженных австро-германских военнопленных. Декларации английского и французского правительств от 22 августа и 19 сентября 1918 г. с бьющим в глаза лицемерием главной целью интервенции выставляют желание помочь спасти Россию от раздела и гибели, грозящих ей от руки Германии, которая стремится поработить русский народ и использовать для себя его неисчислимые богатства, тогда как совершенно очевидно было, что главной целью союзнической интервенции было свержение рабоче-крестьянского правительства для захвата неисчислимых богатств нашей страны и безудержной эксплуатации рабоче-крестьянских масс. Само собой разумеется, что этими высокопарными фразами империалисты стремились прикрыть действительную цель интервенции: разгром пролетарской революции, установление буржуазной диктатуры, превращение Советской республики в подвластную империализму полуколонию.

Поднимающаяся волна революционного движения по всей Центральной и Восточной Европе дает знать о себе весьма зловещими для капиталистическо-буржуазного мира признаками. В побежденных странах рабочий класс быстро революционизируется: спартаковское движение в Германии достигает такого размаха и силы, что вскоре мощные взрывы социальной революции разражаются на улицах Берлина и своим отзвуком вызывают к жизни Баварскую и Венгерскую [21] советские республики. Забастовочное движение охватывает страны-победительницы. Волна забастовок прокатывается по Англии, Франции и Италии. Вот данные, которые потенциально увеличивают удельный вес и значение Советского государства и, соответственно, ускоряют начало и размах интервенции как способ ликвидации революционной заразы. Борьба с ядом большевизма отныне делается вопросом жизни и смерти для капиталистического мира. Антанта более не считает нужным прикрываться маской лицемерия, и поэтому ее политика идет к цели более открытыми путями, что дает нам возможность лучше выявить ее хищническую и контрреволюционную сущность. Поставив одним из условий перемирия с Германией требование вывода войск с территории бывшей Российской империи, Антанта, однако, указывает, что это освобождение территории должно последовать лишь тогда, когда союзники признают, что по внутреннему состоянию этой территории для вывода германских войск настанет подходящее время. Само собой разумеется, что эта оговорка была стремлением осуществить интервенцию силой германских штыков. Совершенно независящие от воли Антанты обстоятельства в виде разложения германских оккупационных сил сорвали этот план.

На взглядах о будущей роли Германии в ее отношениях к Советской России и обнаружились первые расхождения между английской и французской политикой в русском вопросе. Глава английского правительства Ллойд Джордж рекомендовал умеренность в отношении Германии, дабы не ускорять ее большевизации.

В отношении же к Советской России английская политика преследовала задачу всемерного ее ослабления и изоляции при помощи поддержки контрреволюционных сил и развертывания Гражданской войны. Циничным выразителем этих сокровенных целей английской внешней политики явился британский посол в Париже лорд Берти. Вот что писал английский дипломат в своем дневнике: «Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, т. е. Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по мне, все остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку». Эта [22] руководящая линия английской политики вполне совпадала с видами французской внешней политики в отношении РСФСР. Вот почему обе державы, у которых тотчас за капитуляцией Германии хотя и начали выявляться трения из-за преимущественного политического господства на материке Европы, все же в русском вопросе продолжали (во всяком случае — внешне) идти единым фронтом. Французская линия внешней политики в это время отличалась крайней реакционностью и непримиримостью.