Иван Золотарь - Записки десантника

На следующее утро разведчики были на базе и докладывали о выполнении задания.

Согласно собранным ими сведениям, к линии фронта ежедневно шли вражеские эшелоны с войсками и техникой. На платформах они видели танки и пушки. Было ясно, что немцы проводят крупную перегруппировку своих войск и, по-видимому, затевают большое наступление на центральном участке фронта. Между прочим, разведчики рассказали и о случае на Березине.

— Что же ты, высказывался против «огонька», а сам лихачествуешь? — упрекнул я Николая.

— Так это ж совсем другое дело, — обиженно протянул Николай. — Я просто не хотел, чтобы наше обмундирование и оружие достались фашистам.

— Брось, Коля, — поддел его Артур, — признайся лучше, что тут интерес у тебя был чисто спортивный. Что, не так?

— Ну и ладно, ну и пусть спортивный. Доволен, лиса?

Прошла неделя с тех пор, как военнопленный № 19–20 покинул кабинет Нивеллингера, но один и тот же мучительный, вопрос неотступно преследовал его все это время: что он должен ответить полковнику? Он все еще думал над этим, когда Нивеллингер вызвал его вторично.

— Ну-с, как вы себя чувствуете? Надеюсь, вы пришли к определенному решению?

— Нет, я еще ничего не решил.

— Послушайте, дорогой, не думаете ли вы усидеть меж двух стульев?

— Нет, я этого не думаю. Ведь если не за вас, значит, против вас.

— Вот это здравое суждение! Тогда как же?

— Видите ли, господин полковник, из лагеря, как вы сами мне сказали в прошлый раз, бежало много военнопленных. От них партизаны, безусловно, узнают о моем поведении в плену. Они меня расстреляют.

— Не беспокойтесь, мы дадим вам в руки-такие козыри, что вы сразу же расположите к себе партизан. Доверьтесь моему опыту. Все детали продуманы, и за успех дела я ручаюсь.

— Дайте мне еще подумать, господин полковник.

— Время не ждет. Не позже завтрашнего дня вы должны дать мне окончательный ответ.

Всю следующую ночь военнопленный провел без сна. Анализировал — в который уже раз — тот трагический случай, который привел его к моральной гибели.

Вот как это произошло. Группа военнопленных в количестве десяти человек совершила побег из лагеря. В числе бежавших был и он, советский офицер, у которого после пленения отняли имя и присвоили личный № 19–20.

В сентябрьскую ночь 1942 года ему и девяти его товарищам удалось проделать лаз в колючей проволоке и под прикрытием темноты достигнуть леса. Шли всю ночь, а наутро залегли в густом кустарнике на дневку, с тем чтобы с наступлением ночи снова двинуться в путь. Так шли они три ночи. Кончились запасы тех скудных крох, которые они припрятывали перед побегом, отрывая от мизерного лагерного пайка. Решили поискать картофельное поле, а для этого надо было выйти из леса. На случай стычки с врагом условились: убегать врассыпную, дожидаться ночи и снова собраться вместе в той же заросшей кустарником балке, где они сейчас находились.

Едва беглецы вышли на опушку, как сразу же напоролись на немецкую засаду. Началось преследование. Военнопленные бросились обратно в лес, но один из них был схвачен. Это был он, № 19–20. Удар прикладом автомата в голову — и больше он ничего не помнит. Очнулся под вечер. Темнело. Немцев около не было. Очевидно, они решили, что он мертв, и оставили его.

С трудом поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к условленному месту. Товарищи ждали его. Но только он успел приблизиться к ним, как балку осветили ракеты, со всех сторон послышались голоса эсэсовцев.

Все десять беглецов были схвачены и девять из них расстреляны. В живых оставили только его, по-видимому в награду за то, что он оказался невольным предателем.

Его вернули в тот же лагерь, откуда он бежал. Военнопленные, когда он рассказал им о случившемся, не поверили ему, и кто-то негромко, но страшно бросил ему в лицо: «Предатель!».

Дальнейшая жизнь в лагере превратилась для него в пытку. К страданиям физическим добавились еще более тягостные страдания нравственные. Бежать он больше уже не пытался: как он может явиться на глаза честным советским людям с позорным клеймом предателя? Это слово каленым железом жгло ему душу, преследовало всюду, подтачивало его моральные силы. И когда в лагере стали вербовать среди военнопленных желающих поехать на курсы «русских специалистов» в Борисов, он дал свое согласие. Он был готов на все, лишь бы избежать осуждающих взглядов своих товарищей, которые окончательно отшатнулись от него.