Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники

— Володь, — будто очнувшись, сказал один и толкнул в плечо другого, — ты плоскогубцы не забыл?

— Взял, — похлопал по карману ватных штанов Володя. — Кто катушку понесет?

— Я понесу, — сказал первый.

Бывалые бойцы, они знали, что им придется ползать под огнем. А в тонкой гимнастерке и хлопчатобумажных штанах много не наползаешь. Вот и экипировались по зимнему варианту.

И только теперь Воронцов увидел под рукой у ротного ППШ. Автомат лежал на бруствере. А на боку висела такая же, как у Воронцова, противогазная сумка, из которой выпирали кругляки запасных дисков. Вместо шинели плечи обтягивала поношенная короткополая телогрейка без воротника. Значит, ротный пойдет вместе с ними.

Задачей штрафной роты было атаковать на узком участке передовую линию немецких окопов, прорвать оборону, выйти к селу Бродок, занять его и удерживать до подхода второго эшелона.

Воронцов хорошо запомнил карту, которая у него лежала теперь за пазухой: сразу за первой траншеей начинается поле, потом — в полукилометре — село. Слева железная дорога. Справа — река. Впереди тоже, побольше. Скорее всего, немцы попытаются их отжать от железной дороги и не пустить в Бродок. По пойме наши танки не пройдут. А это означает, что в поле перед селом, даже если они сейчас благополучно займут первую траншею, их ждет еще одна линия окопов. И вряд ли артиллеристы ее разрушили так же основательно, как первую.

Такой мощной артподготовки Воронцов еще никогда не видел. Теперь он сидел на корточках в окопе, смотрел в рыжую песчаную стенку, аккуратно подрезанную саперной лопаткой, и ждал, когда же, наконец, истекут мгновения, отделяющие их, сгрудившихся перед бруствером, перед земляными ступенями, от начала атаки.

Через две минуты он поднимет свой взвод, чтобы влиться в кромешный ад великой и жестокой битвы, которая длилась уже неделю и которая к этому часу перемолола десятки тысяч человеческих жизней, сотни танков, самолетов, самоходных орудий. Через две минуты… Тело охватила обычная в таких случаях дрожь. Сколько ни привыкай, а привыкнуть к тому, что сейчас, через минуту, тебя могут убить, невозможно. То же самое испытывали и другие. Все, кто ждал вместе с ним. За спиной слышались обрывки фраз:

— Мандраж е…й…

— Колотит?

— Ага. Как девочку перед первым разом…

— Ничего, сейчас пойдем…

Скорее бы взлетала ракета к началу атаки! Сколько ж можно натягивать нервы?

Противоборство сторон на дуге Белгород — Курск — Орел в десятых числах июля достигло пределов своего напряжения. Немцы, прорвавшиеся с юга под Понырями и Ольховаткой, а с севера под Прохоровкой и продвинувшиеся до тридцати километров, в ходе непрерывных боев, длившихся несколько суток, израсходовали наступательный ресурс, завязли в глубокой обороне советских армий и под ударами свежих сил начали медленный отход. Отсечь орловско-курский выступ не удалось. Пробить брешь в глубокоэшелонированной и тщательно подготовленной обороне русских не смогли даже новейшие танки и самоходки, на которые Гитлер возлагал все свои надежды, связанные с летним наступлением на Восточном фронте. Маятник сражения, да и всей войны, замер на мгновение и начал свое движение в противоположную сторону.

На реке Жиздре из-под Думиничей и Козельска двинулись в атаку 50-я генерала Болдина и 11-я гвардейская генерала Баграмяна армии. Первая имела задачей выйти к городу Жиздре. Вторая — на Хотынец.

На одном из участков прорыва в бой поднималась отдельная штрафная рота Солодовникова.

Когда огненная стена пошла в глубь немецкой обороны, Воронцов в последний раз посмотрел на часы, опустился на дно окопа и, запрокинув голову, выкрикнул:

— Взво-о-од! Приготовиться к атаке!

Он орал так, чтобы храбрые почувствовали за спиной крылья, а слабые собрались с духом. И сам себя взвинчивал криком, следом за которым придется подниматься и бежать в дымящуюся пустоту. И что кого ждет, никто не знает. Кого-то, самых везучих, — тяжелая работа до конца, бросок через нейтральную полосу, слепой огонь по врагу, запах крови, пороховой смрад, крики — о чем? о ком? И снова бросок: бегом, ползком, на карачках, через тела искромсанных товарищей, с разорванным от беззвучного вопля ртом. Кого-то — сама пустота. Через два шага. Через три. Через сто сорок три. Пуля сама сосчитает. Это ее работа. Солдату некогда. Вперед, вперед… У судьбы всё и все сосчитаны. Никто не будет обойден ее милостью.

Он очнулся уже за немецкой колючкой. Добрых двести метров осталось позади. С одного бока трепалась полевая сумка, с другого клацала тяжелыми дисками противогазная.