Иван Поздняков - Пока бьется сердце

…Враг поспешно отступает. Совершаем марши по 50—60 километров в сутки. Где-то в полусожженном врагом селе, в полку нежданно-негаданно появилась Евфросинья Семеновна. Пришла к разведчикам в запыленных полусапожках, в плюшевом новеньком жакете, с узелком в руках. Зашла в избу, где разместились подчиненные Блинова, и вроде потеплела, посветлела сразу горница. Низко поклонилась на пороге, приветливо улыбнулась каждому. Встала она в горнице высокая, статная и красивая, с добрыми и приветливыми лучистыми глазами.

— Здравствуйте, дорогие бойцы!

Мы удивились: как могла она найти нас в этой фронтовой сутолоке, за сотни километров от своего дома? Но потом поняли: любовь всюду найдет дорогу, доведет до человека, которого любишь.

Евфросинья Семеновна угостила нас ранними яблоками, сдобными пирогами с маком. Смело, не стыдясь нас, протянула Беркуту новые шерстяные носки, шерстяной свитер.

— Это для тебя, Степан Григорьевич! Может, и зимой еще воевать будете, значит, пригодится. Уж прими подарок, не обессудь…

Мы, соблюдая деликатность, ушли во вторую половину избы, оставив Беркута и Евфросинью Семеновну наедине друг с другом.

Григорий Розан прищелкнул языком:

— Вот это женщина! Такая если полюбит, так на всю жизнь.

— Что, завидно стало? — пошутил Блинов.

— Моя Мариула не хуже, — мечтательно произнес Григорий.

Из-за тонкой, дощатой перегородки, отделяющей нас от горницы, доносятся голоса Евфросиньи Семеновны и Степана Беркута.

— Я про твое горе расслышала, Степа. Вот и пришла.

— Как же узнала?

— Кого любишь, про того все узнаешь.

— Зачем же пришла, утешать что ли?

— Ты не сердись. Пришла не утешать, а помочь. Дозволь мне за твоими детками съездить. Будут, как у родной матери.

— Не надо, Фрося!

— Степушка, голубь мой, не противься! Плохо им не будет у меня. После войны ко мне вернешься, и заживем мы с тобой душа в душу.

— А если не вернусь, Фрося? Если погибну?

— Все равно детей твоих не брошу. Ведь у них кровь твоя…

Несколько минут длится молчание.

— Степа, не отвергай ты меня, дуру, — снова послышался голос Евфросиньи Семеновны. — Знаю, горько сейчас тебе, жену свою забыть ты не можешь. Но что поделаешь, коль беда стряслась. Буду я тебе большим утешением в жизни. Еще раз прошу, дозволь съездить за детками твоими.

— Не надо, Фрося! Брось думать об этом. Не могу я обидеть ту женщину, которая детей моих приютила, не оставила их в беде. Не могу пойти против сердца. Детишки пусть у нее будут…

За перегородкой раздались женские всхлипывания.

— Значит, я не люба тебе?

— Фрося, успокойся, не плачь..

— Выходит, навсегда расстанемся, Степа?

— Навсегда! Если выживу, только в свое село поеду. Детей растить буду…

— И не женишься?

— Нет, Фрося!

— А та женщина, что детей твоих приютила, замужем?

— У нее муж недавно погиб. Двоих детей оставил. Теперь с моими у нее четверо ртов на руках.

— И красивая она?

— Зачем об этом говорить? Женщина как женщина.

— Ой, чует мое сердце, что породниться с ней хочешь.

— Нас общая беда уже породнила…

— Что ж мне делать, Степа? Подскажи, как жить дальше?..

— Возвращайся домой, Фрося, и прости меня за то, что неласков был.

— Я понимаю тебя, голубь мой. Прости, что побеспокоила тебя. Прошу, проводи меня немного. Хоть этим сделай мне уважение.

Они вышли из дома. Евфросинья Семеновна, расстроившись, позабыла даже попрощаться с нами.

Освобождена вся Украина. Вступаем на территорию Польши. После зимней передышки опять идем в большое наступление. Фронтовые дороги запружены войсками.

Стоят безоблачные, теплые дни. Проснувшаяся земля дышит легко и привольно. Тянется к солнцу молодая буйная трава, до рези в глазах сверкают по обочинам дорог большие лужи, образовавшиеся от недавно прошедших грозовых дождей. В долинах и на заливных лугах ветер рябит вешние воды. Придорожные кусты и близлежащие рощи звенят от птичьего перезвона.

Небо слепит голубизной. Щедрое весеннее солнце припекает солдатские плечи, покрывает загаром лица, блестит на вороненой стали автоматов.

Если бы не далекая канонада на западе и гул военных колонн на шоссейных и проселочных дорогах, можно было бы забыть, что идет война, что сегодня вечером или ночью нам снова придется вступать в бой прямо с марша, и мы опять не досчитаемся в своих рядах друзей и товарищей.

Но мы не думаем о смерти. Мы радуемся теплу, радуемся солнцу, радуемся горению крови в теле. Мы прислушиваемся к щебету птиц, ласкаем взглядом поля, полной грудью вдыхаем воздух, который густ и пахуч, как доброе старое вино.